лишь секунду, – и на эту крошечную передышку я возлагаю надежду.
Но потом муж прищуривается:
– Мне надоело слушать про твою работу, Роуз. Я устал от разговоров о ней и о том, что из-за нее мы не можем завести ребенка.
И снова она выходит на поверхность. Наша неразрешимая проблема. Желание попытаться все исправить обращается в кучку пепла.
– Я не хочу ребенка вовсе не из-за своей работы, и ты это знаешь. Я не хочу ребенка, потому что никогда его не хотела, я имею право его не хотеть! Боже, Люк, почему нельзя любить свою работу? Что плохого в том, чтобы ставить ее на первое место? Что такого плохого во мне?! – огрызаюсь я.
– Ты обожаешь свою научную деятельность, и даже если бы у нас был ребенок, ты любила бы работу больше – вот что плохо. Главное, что ребенок всегда был бы на втором месте. Да с чего я вообще взял, что все изменится?!
– Угу, а ты свою работу будто не любишь. Но тебе позволено ею болеть и наслаждаться сколько влезет, ведь ты мужчина!
Люк сжимает руками голову, локти торчат острыми углами.
– Хватит нести феминистическую хрень. Достало об этом слушать!
– А ты перестань повторять за своими родителями!
Люк упирает руки в бока, сжимая кулаки.
– Отлично. Надоело за тебя перед ними заступаться.
Я стискиваю зубы.
Родители Люка хотели бы, чтобы он женился на другой женщине, приверженной традициям, которая отказалась бы от всего, лишь бы стать матерью. Для которой ребенок был бы важнее карьеры. Люк постоянно ссорится из-за меня с родителями, следовательно, и мы с ним все время ссоримся.
В прошлом году, узнав, что получу контракт[1] с университетом, я позвонила Люку прямо из своего кабинета. Муж тогда произнес правильные слова, вроде того, что вечером за ужином мы выпьем и отпразднуем это событие. Но вернувшись домой, я обнаружила, что Люк разговаривает с отцом. Он не слышал, как я вошла.
– Да, па, знаю, знаю… – говорил Люк. – Но Роуз…
Я замерла у не до конца закрытой двери – придержала створку, чтобы та не хлопнула и Люк продолжал думать, что дома один.
– Да, знаю, но Роуз одумается. С ней все будет в порядке, когда она родит ребенка.
Последовала длинная пауза.
У меня заболела грудь, заболели ребра, заболело сердце. Окажись под рукой стакан, тарелка, что-нибудь бьющееся, я бы схватила это и расколотила об пол. Мне хотелось кричать.
Наконец Люк заговорил снова:
– Знаю, ты думаешь, что для нее на первом месте работа, но я уверен, ребенок все изменит. – Молчание. – Знаю, ты не согласен, но все же дай Роуз шанс. – Снова молчание, затем долгий разочарованный вздох и следом вспышка гнева: – Пап, хватит, а?
Из моей тяжелой, битком набитой сумки выпала книга и с грохотом ударилась об пол.
– Роуз! – крикнул Люк. – Это ты?
Я громко захлопнула дверь, делая вид, будто только что пришла.
– Да,
Пожизненный контракт профессора вуза без права увольнения администрацией.
