университета он заразился одним из штаммов вируса, который в войну Китай применял как биологическое оружие. Он не погиб тогда лишь чудом: его фамилия начиналась на Д, и в списках на экстренную вакцинацию очень дефицитным препаратом он стоял раньше многих. Вирус уничтожил его глаза и спровоцировал кое-какие необратимые изменения в мозге, но он выжил. Некоторые его однокурсники, заболевшие в одно время с ним, но с фамилиями на буквы из конца алфавита, вакцинации так и не дождались. Превратились в агрессивные ходячие машины для убийств, которых рутинно уничтожали с помощью электричества в специальных лагерях.
Позже, когда его жизни перестала угрожать опасность, ему установили нейроимплант и новые глаза, а кроме того, изучили влияние вируса на мозг и заключили, что он теперь психопат. В связи с этим на нейроимплант было установлено особое приложение, следившее за активностью глазнично-лобной коры его мозга и подавлявшее нежелательные паттерны с помощью электроимпульсов.
Илья против такого вмешательства в его организм не возражал. По крайней мере, перспектива в противном случае обнаружить себя с окровавленным ножом над чьим-то бездыханным телом не устраивала его в большей степени. Нейроимплант, однако, не решал его эмоциональные проблемы полностью. После заражения вирусом Илья стал бояться микробов: мыл руки по пятьдесят раз за день, носил перчатки и старался по возможности избегать любых физических контактов с другими.
Словом, Демидов был странный, не слишком приспособленный к обычному социуму человек.
И все же древняя, заложенная, кажется, на генетическом уровне потребность в общении изредка вынуждала его искать контакта с «другими». Всякая его попытка, впрочем, заканчивалась разочарованием. Люди были либо слишком глупы и недалёки, чтобы вызвать в нем интерес, либо умны, но жестоки и алчны – такой коктейль вызывал у Демидова тошноту. Даже в том, что у него что-то получится с созданным специально под его личность виртуальным существом, он сомневался и потому подписался на сценарий «спутник жизни» без особых надежд. Он удивился, когда всего после трех сеансов общения с Марией, он понял, что это «оно». Он понимал, что речь идет об искусственном существе, чье поведение определено особенностями его ментального профиля. Но ему было все равно: пока его Мария играла с ним в шахматы, собирала пазлы, готовила превосходные «маргариты» и «олдфешн», читала вслух Бродского, шутила, спрашивая, а не пора ли им двоим завести электрическую овцу на крыше, молчала, когда он хотел тишины, и первая начинала говорить, когда тишины не хотелось, он был сам не свой. Влюбленный, увлеченный, очарованный? Пошлость этих слов сводила ему скулы, но других определений не находилось.
Пожалуй, выражаясь сухим языком антрополога-натуралиста, жившего в его голове вместо внутреннего голоса, можно было сказать, что его потребность в личной жизни удовлетворялась на сто процентов с помощью Л-бота. Только ни пошлые романтические определения, ни скучные академические не описывали ту гамму
