каштановые волосы до плеч. «Недурна», – отметила Марина, – «Еще одна жена Краснова? Судя по обращению, – гражданская. Иначе ее называли бы «мадам Краснова». Собственно, какое мне дело? Принимают нас здесь неплохо, что еще надо?» Действительно, принимали их с королевскими почестями, из чего Марина сделала вывод: домик – собственность Краснова-старшего. К обеду вышли двое детей: девочка лет восьми и мальчик лет пяти. У девочки были такие же темные глаза и волосы, как у матери. Она была прехорошенькая, одета, как маленькая принцесса. Дети и мать между собой говорили по-французски.
– Твой брат и твоя сестра, – представил Андрею детей Виктор Александрович.
– Мари, – девочка чуть обозначила реверанс.
– Алекс, – церемонно склонив голову, назвался мальчик.
– Мари – это Мария? – спросила Марина. Ей почему-то не хотелось, чтобы маленькую француженку звали Машей.
– Марианна Викторовна и Александр Викторович, – уточнила на чистом русском языке мадам Эжени.
– Красновы, – веско добавил Виктор Александрович. – Расскажите нам, как Вы живете, – обратился он по-русски к детям.
Девочка забавно картавила, но неплохо говорила, в затруднительных случаях вставляя французские слова. Мальчик сказал несколько заученных фраз и замолчал, как рыба. Мари служила переводчиком между отцом и сыном.
Обед прошел непринужденно и весело. Дети обрадовались гостям. Несмотря на строгие взгляды матери, они смеялись и шалили. Число вилок и ножей превосходило все, что Марина успела освоить в прошлом году в Чехии. Но она, прежде чем браться за приборы, незаметно приглядывалась к детям, сидевшим напротив нее: Мари и Алекс ели безукоризненно правильно.
Поднимаясь на второй этаж, где им с Андреем отвели две смежные комнаты, Марина остановилась на лестнице, посмотреть на картину, висевшую на противоположной стене. Она не так хорошо разбиралась в живописи, как ее зять Олег Ярославский, с детства вращавшийся среди художников, но предположила, что это полотно кисти Марка Шагала. «Похоже: этот яркий голубой цвет, летающие люди». Раздумывая об авторе, Марина стала невольным свидетелем разговора. Краснов говорил на повышенных тонах.
– Евгения! Почему дети плохо говорят по-русски? Почему я должен указывать тебе второй раз?
Марина не разобрала слабый голос Евгении. Она что-то говорила в свое оправдание.
– Ты думаешь, я не смогу найти для детей другую нежную мать, которая будет говорить с детьми по-русски?
Марине стало неловко, и она потихоньку проскользнула в свою дверь. Они с Андреем обошли обе комнаты, имевшие общую ванную.
– Почему нам отвели две комнаты? Может они не поняли, что мы муж и жена? – спросил Андрей.
– Наверное, у них так принято. Выбирай, в какой комнате ты будешь жить?
– Выбирай ты, а я с тобой. Где ты, там и я.
– А
