задумалась. По ее лицу скользили блики воспоминаний.
– Когда говорят о семье Наппельбаумов, чаще всего упоминают двух дочек – Иду и Фредерику, на самом деле детей было пять. Четыре дочери и сын. Но эти две – Ида и Фредерика – были самыми сумасбродными и талантливыми. Они-то и крутились среди посетителей салона. И сами были неплохими поэтессами. С детства писали стихи, так что их путь в поэзию был закономерен.
– Сколько ей лет? – тихо спросила Анна у профессора.
Но Генриетта Дормидонтовна ее услышала и сама ответила:
– Семьдесят пять.
– Не верьте! – шепотом сказала Ида. – Восемьдесят восемь, к ней ходят два друга. Один вдовец, академик. Ему слегка за семьдесят. Другой – сын бывшей подруги, ему шестьдесят восемь. Она не верит своим годам и еще мечтает встретить великую любовь…
– Я буду ждать ее и на пороге смерти… – и прозвучала длинная фраза на латыни.
– Овидий! – восхищенно выдохнул профессор. – Геня, вы все помните!
– Когда-то я была для тебя Геней. Но это время миновало…
– Простите!
– Ничего… Иногда полезно помнить прошлое, но чаще – его лучше забыть. Оно мешает думать о будущем, о тех розах, которые еще ждут нас…
У Анны было чувство, что она попала в театр и перед ней разыгрывается увлекательный спектакль.
– Генриетта Дормидонтовна, расскажите об Иде Наппельбаум…
– Я могу больше рассказать со слов своей матери, которая знала эту семью. Мои предки тоже приехали из Минска и жили недалеко от Наппельбаумов. Они подружились, благо и общие знакомые в Минске нашлись. Было о чем поговорить, что вспомнить. И вот Ида, потеряв голову, влюбилась в Гумилева. Она была в ту пору настоящей красавицей, и у нее были необыкновенно прелестные изящные руки. И надо же – влюбилась в настоящего донжуана, который с такой легкостью разбивал женские сердца. Нужно сказать, что он был некрасив, но, как говорила моя мама, в нем было нечто – какая-то мужская дерзость, что заставляла женщин трепетать и падать к его ногам. Как охотничьи трофеи. Может быть, тому способствовал его ореол воина и путешественника, прекрасные стихи… Трудно сказать, но факт остается фактом – женским вниманием Гумилев, или, как его называли, Гуми, обойден не был. Отнюдь. Несмотря на сокрушительное фиаско у первой жены и любви всей его жизни. Я говорю об Анне Ахматовой. Но если уж Гумилев положил глаз на женщину, то добивался ее до последнего, стремился взять свое. В этом смысле он был настоящим воином. Не случайно его так манила Африка.
– Кажется, здесь есть что сказать нашей гостье, – заметил профессор.
Генриетта Дормидонтовна обернулась к Анне.
– Да, моя милая? – При этом «милая» она сказала мягко, как пропела.
– Да-да, – волнуясь, вступила в разговор Анна.
Генриетта благосклонно наклонила голову, как бы говоря – ничего-ничего. Я слушаю, даже королевы иногда снисходят к простым смертным.
– Недавно к нам обратилась одна девушка, она
