о том, что можно считать реальностью, а что – нет? Я могу дрожать от холода в церкви посреди джунглей вместе с двумя сотнями других людей, а также одновременно трястись от страха в темной траншее. Именно так, как мне кажется, и чувствует себя тот, кто близок к смерти: сбитым с толку, ничего не понимающим и в состоянии ужаса.
У людей, как и у других живых существ, смерть заложена в ДНК. Но, вероятно, только человеку ведомо, что смерть неизбежна. Так как нам научиться умирать без страха, умирать храбро, с достоинством и чувством принятия неизбежного? И почему мы живем в страхе смерти, если понимаем, что она неотвратима? И насколько были готовы к смерти мои родители, когда она за ними пришла? Насколько буду готов я, когда настанет мой час? Подозреваю, что они не были готовы, та же участь ждет и меня. Вот почему я оказался в этой жуткой траншее. Для того, чтобы чему-то научиться.
У меня ни разу в жизни не было ни одного по-настоящему глубокого религиозного переживания. Я констатирую это не без некоторого сожаления. Да, я говорил и думал о смерти, но сметающее все на своем пути, кардинально меняющее отношение к жизни озарение годами оставалось уделом других людей. Возможно, они лучше меня понимали феномен смерти благодаря молитвам, медитации, посту или потому что оказались предельно близко к смерти. В религиозной литературе описано множество подобных озарений. У меня нет оснований ставить под сомнение правдивость этих переживаний, но мне кажется, что в реальной жизни подобных примеров не так уж много. На каждую мать Терезу, на каждого пророка Иезекииля или поэта Уильяма Блейка приходятся миллионы таких людей, как я, которые не имеют личного опыта осознания трансцендентного, чего-то вечного, мистерии, являющейся основой любой религиозной мысли. А вот аяуаска дала мне возможность понять что-то страшное, глубокое и очень серьезное.
Я так и не смог полностью принять идею реинкарнации. На своем жизненном пути я встретил слишком много тех, кто в прошлой жизни был Клеопатрой и Карлом I, для того чтобы всерьез относиться к представлению о том, что эго способно пережить смерть. При этом я уверен, что смертельный бой или какое-либо другое сильное, травмирующее душу событие оставляет след на том, что Карл Юнг называл «коллективным бессознательным». 1 июля 1916 года во время начала битвы на Сомме англичане потеряли пятьдесят тысяч солдат убитыми и ранеными только в первой половине того ужасного дня. Или, может, я в школе читал слишком много стихов Уилфреда Оуэна, или был наказан за то, что в детстве на меня произвел слишком большое впечатление памятник погибшим во время Первой мировой войны, возведенный в моем родном городе? У меня нет ответов на вопросы, которые крутятся в моей голове. Калейдоскоп цветов, фрактальная геометрия и странные видения продолжаются.
И вот сейчас я являюсь невидимым свидетелем военного трибунала. Спутник стоит между двумя охранниками, и его допрашивают, применяя слова и отточенные юридические формулировки, которые я, возможно, когда-то слышал или видел в кино.
