заговорил Андрей, – так это чистая фантастика.
Потом он, как бывалый рассказчик, выдержал томительную паузу, достал папиросы, закурил, сунул обгоревшую спичку в коробок и продолжал:
– Был у нас случай в Перми, как один мой дружок с похмелья глаз выпил.
Наташа и ее гостья обеспокоенно переглянулись.
– Глаз? – переспросила хозяйка. – Собственный глаз?
– Дело было так. Керосинили мы с Жекой Фиксатым четыре дня. Я аванс пропил, он аванс пропил, и занять не у кого. Я свои «котлы» за десятку вшил. Пропили десятку. На следующий день весь город обошли – непруха. Вечереет, а мы еще и не опохмелялись. Тут Жека мне и говорит: «Идея. У моей мамаши глаз заспиртованный хранится». Мать его в школе ботанику вела и зоологию. И у нее там всякие зародыши в банках стояли. Ну, мы бегом в эту школу. Жека выносит банку. А там, значит, глаз. Большой такой, как помидор, я даже удивился. Фиксатый его выловил и в сортир, а спирт мы тут же и употребили. Жеку выворачивать стало, пена идет со рта, да и мне не по себе. Хорошо, у его мамаши как раз переменка, звонок с урока. Грамотная женщина, шуметь не стала, а сразу за врачом.
Гаенко стих.
– Ну и что же? – поинтересовался Федя.
– Да у меня-то все о’кей, – сказал Гаенко, – а вот с Фиксатым хуже.
– Помер? – тихо вскрикнула Наташа.
– Да нет. В тот-то раз его спасли, оклемался, а к весне ушел этапом. На танцах одного пощекотил. Шабером под ребра…
Гости сидели бледные, притихшие. Беззвучно, чуть покачиваясь, крутилась заграничная пластинка.
– Пора нам, – сказал Васька Рябов.
– Ой, да вы же и чаю не выпили, – забеспокоилась хозяйка, – это буквально три минуты.
– Пора, – упрямо настаивал ефрейтор.
– Нет, так я вас не отпущу.
Наташа достала из шкафа хрустальную вазу, полную яблок:
– Берите, тут каждому по яблоку, вы же видите, хватит всем, да не стесняйтесь, Андрюша, Вася…
Когда они натягивали сапоги, в прихожую выглянул отец.
– До свидания, молодые люди, – сказал он, – берегите, как говорится, честь смолоду, зорко охраняйте наши рубежи…
– Служим Советскому Союзу! – негромко выкрикнул Рябов.
– Все будет о’кей, – заверил Гаенко.
Не глядя друг на друга, они спустились по лестнице. Моросил дождь. В сыром полумраке желтели фары машин и огни автоматов с газированной водой. Толпа поредела, лишившись ярких красок. Темнота, казалось, приглушила звуки. Над городом стоял негромкий мерный гул.
Некоторое время друзья шли молча.
– А ты ей, видать, понравился, – осторожно начал Гаенко.
Рябов недоверчиво взглянул на него и промолчал.
– Зуб даю, – поклялся Гаенко, – знаешь, как она на тебя смотрела?
Он выпучил глаза, изобразив всем своим видом женский трепет.
– Это она с испугу, – произнес Васька Рябов.
У каждого из них под сукном шинели рельефно и тяжело обозначалось
