что играли сами селяне, а не артисты. И ставили Чехова, Островского, Шекспира. Даже мой папа молодым играл в этих спектаклях. Не обходилось без курьезов. Когда ставили «Грозу» Островского, зрители полезли на сцену, чтобы расправиться с Борисом и Кабанихой. Их пришлось усмирять.
По рассказам мамы, в юности жизнь крестьян была тяжелая. Работали по 12 часов, вставали рано. Но молодежь находила время для посиделок. Собирались вечерами в каком-нибудь доме, сидели при лучине, пряли, вязали. Вдруг кто-то из ребят говорил: «Линка, запевай!» И тут маме не было равных. (Почему же никто из семьи не поет, талант мамы Лизы не передался?) В такие вечера было много игр, шуток, смеха. Иногда появлялся гармонист, и начинались пляски. Часто веселье заканчивалось в 2–3 часа ночи. А утром опять на работу. Косить, жать, метать стога. И тут без смеха не обходилось.
Когда девчата работали на верху стога, ветер раздувал их длинные юбки, а мужики внизу хохотали. Было и тяжко. Ведь в те времена штанов бабы в деревне не носили. И когда у девчат шли месячные, они надевали 3–4 ситцевых юбки. Одну заталкивали между ног, потом поворачивали ее несколько раз. А затем втихаря снимали, прятали до стирки и использовали следующую.
Историю замужества мама подробно не рассказывала. Но, кажется, она любила одного, а выдали за другого, Василия Филиппова. На свадьбе сказала ему: «Кури!» – Так он и начал курить навсегда. Зубы плохие были, почти все потерял к концу жизни. А человек был очень умный, добрый, работящий. Повезло маме. А уж как детей и внуков любил! Еще отец по молодости плясал замечательно, азартно, удало, выходил в круг на сельских гулянках и давал жару!
Село наше было среднего достатка, не было богатых. Лучше жили крупные семьи, где было больше работников. Мы в детстве не голодали. Когда началась коллективизация, отец принимал в ней участие: носил наган, часто не ночевал дома. Но так случилось, что в 32 году мы были вынуждены уехать. Оставаться было нельзя, чтобы не подвергать семью опасности. Помню, как переживала мама, что папу могут арестовать. За что – неизвестно. Часто у разных домов останавливался черный воронок, и людей увозили. Среди них были и наши знакомые. Теперь их называли «врагами народа».
3. Переезды семьи
В 34 году дед Иван Васильевич уехал в Ярославль. Родители отца умерли. Брат отца Александр уехал в Ленинград. В селе осталась из родни одна Нюра – Анна Михайловна. Мы с мамой и сестрой Лилей часто ездили к ней в гости. Встречались с двоюродными сестрами Ниной и Галей, которые жили в городе Комсомольске Ивановской области. Это дети папиной сестры Прасковьи Михайловны. Поселились мы в селе Палкино, в самом конце, и видели, как мимо нас проезжали подводы с людьми, слышался плач.
Мы часто переезжали. Жили в Парфеньево, Мантурово, в Нее, снова в Палкино. В Мантурово я пошла в первый класс. Нас было в классе 20 человек. Шесть – восьмилетние, остальные – старше. Помню, просила у мамы 20 копеек, чтобы купить 50 граммов конфет-подушечек. А отец, возвращаясь из командировок, привозил нам тряпичные куклы с пуговицами
