Людерсу знак головой. Он хочет поговорить с Людерсом наедине, потому что так все равно ничего не получится. Людерс выходит с ним из пивной. В лицемерной беседе они доходят по Рамлерштрассе почти до самой Гренцштрассе.
И вот там, где так темно, что хоть глаз выколи, Мекк неожиданно набрасывается на маленького Людерса. Он избил его ужасно. Когда Людерс, лежа на земле, попробовал было закричать, Мекк достал из кармана носовой платок и засунул его ему в хайло. А затем велел подняться и показал малышу свой открытый нож. Оба задыхались. Тогда Мекк, еще не придя в себя от возбуждения, посоветовал тому убираться подобру-поздорову, а завтра разыскать Франца. «Как ты его, стервец, отыщешь – мне все равно. Но если ты его не отыщешь, то мы возьмемся за тебя втроем. Не бойся, тебя мы уж найдем, паренек. Хоть бы и у твоей старухи».
Бледный и молчаливый вышел на следующий вечер по знаку Мекка маленький Людерс из пивной, и они уединились в задней комнате. Прошло несколько минут, пока хозяин зажег для них газовый рожок. И вот они стоят друг против друга. Мекк спросил: «Ну что? Был?» Тот кивнул. «Вот видишь. Ну и?» – «Нет никакого „и“». – «Что же он сказал? И как ты вообще докажешь, что был у него?» – «Ты, Мекк, видно, думаешь, что он должен был проломить мне голову, как ты? Нет, на этот раз я подготовился». – «Ну, так в чем же дело?»
Людерс молча подошел ближе: «Выслушай меня, Мекк, и сообрази. Если хочешь доброго совета, то я тебе скажу, хоть Франц и твой друг, но из-за него тебе не стоило вчера со мной таким манером разговаривать. Ведь это ж было чуть ли не смертоубийство. Причем между нами ничего до сих пор не было. А уж из-за него и подавно не стоит».
Мекк уставился на него, ой, влепит он сейчас этому негодяю, как вчера, и пусть хоть при свидетелях, сколько бы их там ни было. «Ну да, он же совсем спятил. Разве ты ничего не заметил, Мекк? У него, видно, не все дома». – «Перестань, перестань. Это мой друг. Ты перестань, ради бога, у меня даже поджилки трясутся». Мекк садится, и Людерс рассказывает.
Он застал Франца между пятью и шестью; живет он совсем рядом со своей прежней квартирой, тремя домами дальше, люди видели, как он вошел туда с картонкой и парой ботинок в руках, и ему действительно сдали комнатку наверху в боковом флигеле. Когда Людерс постучался и вошел, Франц лежал на кровати, свесив на пол ноги в сапогах. Его, Людерса, он узнал, потому что под потолком горела лампочка, это, стало быть, Людерс, вот он, негодяй, чего это он? У Людерса в левом кармане нож, и руку он держит в кармане. А в другой руке деньги, несколько марок, которые он кладет на стол, болтает то, се, юлит туда, сюда, а голос-то хриплый, показывает шишки, которые набил ему Мекк, вспухшие уши и чуть не плачет от досады и злости.
Биберкопф сел на кровати; лицо у него то совсем жесткое, то дрожат в нем какие-то жилочки. Он указывает на дверь и тихо говорит: «Вон!» Людерс положил перед ним несколько марок и, вспомнив Мекка и его угрозы, просит расписку, что был у него, или не наведаться ли самому Мекку или Лине?
