раздобыть себе лошадь.
– И на кой дьявол мне лошадь?
– Не знаю, а вот только у мистера Слингсби лошадь скоро будет. Сам мне сказал. Говорит, будто коня ему полковник обещал.
– Меня их дела не касаются, – отмахнулся Шарп, но мысль о том, что у Слингсби будет лошадь, уже засела занозой. Лошадь – хотел бы того Шарп или нет – в немалой степени символ положения. Вот же чертов Слингсби, думал он, с тоской всматриваясь в далекие холмы, над которыми повисло опускающееся солнце. – Ладно, пора домой.
– Есть, сэр, – отозвался Харпер.
Сержант прекрасно понимал, отчего мистер Шарп в таком скверном настроении, но сказать этого не мог. Офицеры, они ведь вроде как братья по оружию, а не кровные враги.
В обратный путь выступили уже на закате. За спиной остался белый курящийся холм. Впереди – армия, а за ней французы.
Которые вернулись в Португалию.
Мисс Сара Фрай, которой никогда не нравилась ее фамилия, постучала по столу.
– По-английски. Говорите по-английски, – потребовала она.
Томаш и Мария, соответственно восьми и семи лет, пусть и не выразили радости по этому случаю, все же послушно перешли с родного португальского на английский.
– «У Роберта есть обруч, – прочитал Томаш. – Обруч – красный».
– Когда придут французы? – спросила Мария.
– Французы не придут, – отрезала Сара, – потому что их остановит лорд Веллингтон. Какого цвета обруч, Мария?
– Rouge, – ответила по-французски Мария. – Если французы не придут, то зачем же мы грузим вещи на подводы?
– Мы говорим на французском по вторникам и четвергам, – напомнила Сара, – а сегодня у нас что?
– Среда, – ответил Томаш.
– Продолжай, – сказала Сара, выглядывая из окна во двор, где слуги грузили на подводы мебель.
Французы приближались, и всем было приказано покинуть Коимбру и отправиться на юг, в сторону Лиссабона. Некоторые утверждали, что разговоры о продвижении французов всего лишь слухи, и отказывались уезжать, другие уже уехали. Сара не знала, чему верить, но с удивлением обнаружила, что в глубине души радуется переменам. Третий месяц работала она гувернанткой в доме Феррейры и теперь рассчитывала, что французское вторжение даст предлог отказаться от места, согласие занять которое было ошибкой с ее стороны. Раздумывая о неясном будущем, молодая женщина опомнилась только тогда, когда захихикала Мария. Томаш прочитал, что осел синий, что было уж совершенной чушью, а мисс Сара Фрай не собиралась мириться с такими вольностями. Она призвала озорника к порядку, постучав его по макушке костяшками пальцев:
– Так какого цвета осел?
– Коричневый, – ответил Томаш.
– Коричневый, – согласилась Сара и легонько тюкнула его еще разок. – А ты какой?
– Тупой, – отозвался мальчишка и шепотом добавил: – Cadela.
Слово было ругательное, означало «дрянь», и Томаш произнес
