Существо всецело бес(при)страстным (impassible), в то время как библейский портрет Бога написан иными красками[94].
К этой схеме можно предъявить претензию за серьезную неточность. Речь идет, конечно, не об отдельных теологиях, а о приоритетах при рассмотрении и взвешивании тех или иных теологических предложений. Но идея поддерживающих друг друга сторон «треугольника» представляется несомненно верной и для христианской философской теологии конструктивной.
Что же касается поддерживающих друг друга сторонах «треугольника», то нетрудно показать обоснованность этой конструкции, особенно для христианской философской теологии. Ведь если мы вынесем за скобки свидетельства Писания, то у нас будет уже деистическая, а не христианская теология – основывающаяся на Откровении, а потому и христианская философская теология не сможет быть «видом» своего «рода». Ну а если мы ограничимся только этими свидетельствами, перегруженными во многих случаях специфическими ограничениями выражающего их языка (и стоящей за ним ментальности), который, по верному замечанию Кальвина, во многих случаях должен был не только «пригибаться» к человеческому пониманию, но и «лепетать» вместе с ним, то у нас будет уже хоть и теология, но никак не философская, а потому она не сможет быть искомым «видом» соответствующего «рода». Важно и то, для чего могла бы быть использована данная схема более конкретно (что не договорил сам Моррис) – а именно для экспертизы теологических утверждений, что соответствует рационально понимаемому методу – как средству (а не самоцели) решения определенных, в данном случае верификационных, задач. И совершенно очевидно, что те из них, которые «проходят тест» по всем трем соответствиям – и концепции личностного Абсолюта (а таково содержание ансельмовского понятия Божества), и креационизма, и свидетельств Откровения (которое только с протестантской точки зрения ограничивается Писанием), могут быть наиболее приемлемыми для современного теистического сознания, а те, которые его проходят не по всем трем «индикаторам», могут считаться таковыми в меньшей степени. При этом Морриса можно было бы поправить в том смысле, что ансельмовская идея Всесовершенного Существа – и в этом ее непреходящая значимость – организована гораздо больше апофатически, чем катафатически. Бог для Ансельма – «то, больше чего ничего нельзя помыслить» (qui nihil majus cogitari possit)[95], а не «сознательный, независимый деятель», к которому могут быть приращены дальнейшие свойства. Поэтому и оценивать слишком антропоморфические и пассионарные свидетельства о Боге и Его повелениях в некоторых текстах Ветхого Завета следует исходя из того, соответствуют ли они тому субъекту, «больше которого ничего нельзя помыслить», или нет. А если разуму покажется, что эти свидетельства соответствуют ему не всегда одинаково[96], ему не надо спешить винить в этом только себя, но можно подумать, чем может быть вызвано такое несоответствие, и подумать также об идее стратифицированной богодухновенности в разных библейских текстах[97].
Ibid.
Прослогион: II.1. Маркус Эндерс в своем замечательном исследовании об ансельмовском «мышлении о непревзойденном» обращает внимание на то, что в главах 2–4 этого сочинения употребляется исключительно сравнительная степень maius, тогда как в главе 5 и некоторых других сочинениях того же автора эта сравнительная степень почти везде заменяется на превосходную степень melius («лучший») [Эндерс, 2010: 272]. И нельзя не отметить, что вторая предикация имеет преимущества перед первой.
Достаточно привести только примеры убиения по повелению Бога невинных младенцев египетских (всех первенцев – от первенца фараона до первенца рабыни) при неприкоснованности еврейских,
Об этом писал в свое время еще шотландский пресвитерианин Джеймс Орр в книге «Откровение и богодухновенность» (1910) – автор, который считается одним из столпов теологического консерватизма. Одна из глав книги была посвящена степеням богодухновенности (degrees in inspiration). Согласно Орру, есть низшие ступени богодухновенности, которые затруднительно отличить от естественных качеств реципиентов (мудрость, мужество и т. д.), есть специальные задачи этих реципиентов, которые нетождественны их богодухновенности как личностей, и есть разные меры воздействия Св. Духа на них. Никто не сравнит, например, по «духовности», книги Паралипоменон с книгой Исаии или Евангелием от Иоанна или книги Эсфири и Экклезиаста с посланиями Павла. В этой связи Орр вспоминает последнего, который писал, что не все члены тела имеют одну честь и одно предназначение (Рим 12:3–4) [Orr, 1910: 177–180].
