лежал в густой траве под раскидистым баньяном, одетый в древесную кору. Когда я приблизился, он повернул ко мне голову и открыл глаза. Более страшного взгляда я не видел еще никогда. Его глаза – и зрачки, и белки – были абсолютно желтыми. Казалось, на меня взирала сама преисподняя.
Я взял себя в руки и протянул ему небольшую миску с кашей, которую купил на базаре в Варанаси. Отшельник зашипел на меня, оттолкнул миску ногой, и каша разбрызгалась по траве. Один из его спутников что-то выкрикнул и швырнул в меня комком навоза. Я сделал вид, что благодарен мудрым отшельникам за радушный прием и попросил разрешения остаться с ними ненадолго. Объяснил, что у меня нет в Индии ни одного родственника, ни жены, ни детей. Я пришел к ним с нижайшей просьбой не отталкивать меня и помочь в познании мира.
Наконец этот старший из пятерых аскетов по имени Брамачарин жестом дал своим единомышленникам разрешение, ползая на четвереньках, собрать остатки каши в густой высокой траве. Видимо, они давно не вкушали столь изысканной пищи. Глядя на их внешность, можно было подумать, что они давно забыли нормальную человеческую речь. Однако когда Брамачарин наконец заговорил со мной, его речь звучала связно, разумно, образно, и выдавала его изрядный интеллект. Я еще раз поблагодарил его и попросил разрешения помедитировать среди них хотя бы до заката.
Раздетый до набедренной повязки, я занял место под толстыми ветвями баньяна, где солнце палило не так нещадно. Скоро мне захотелось пить, но, когда я увидел общую плошку, наполненную грязной серой водой, моя жажда сразу утихла. Я прислушивался к шорохам в траве, которые могли означать приближающуюся огромную кобру, но все было спокойно, и через недолгое время, сидя почти обнаженным в тени в позе лотоса, я погрузился в дрему. Перед моим внутренним взором мелькали яркие образы – люди и события, которые почему-то в этом месте, в полусне, казались мне даже более настоящими, чем если бы я их видел на самом деле.
Разбудили меня шум и крики отшельников, когда солнце уже начало клониться к закату. Кричали они столь громко, что сперва я подумал, будто они увидели разозленного слона или даже тигра – нечто страшное, сильно их напугавшее. Однако это были не звери, а люди: к нам неспешно приближались трое. Шедшего впереди я сумел рассмотреть внимательно.
Это был довольно высокий для индийца, статный, широкий в плечах, и в то же время очень поджарый человек с коротко стриженными волосами необычного для Индии рыжеватого цвета, довольно светлые. Черты его лица были правильными, но трудно было бы назвать его красивым. Привлекательным было скорее выражение его лица – чрезвычайно спокойное и уверенное. За ним почтительно следовали двое скромно одетых молодых людей непримечательной внешности.
При виде этой троицы аскеты, с ужасом вскочив на ноги, принялись кричать и кидаться комьями грязи, изрыгая изощренные ругательства сразу на нескольких древних языках. Но человек, в которого попало несколько комьев, словно не обращал на
