живота – это мой личный пунктик. Я одержимый фанат твёрдого пресса. В своё время даже Карима дразнила, что если он разожрётся на своих эчпочмаках, то я его брошу. Хотя ему, конечно, не грозило. Я такие красивые кубики, как у него, только в кино видела.
– Закончила? – Карим мрачно зыркает на меня исподлобья. – Идём дальше. По меню…
Он продолжает шевелить ртом, но мой безукоризненный профессионализм внезапно даёт сбой, и я не слышу ни единого произнесённого им слова. По коже бегают мурашки, а в живот распирает от радостного предвкушения. Я знаю этот взгляд. Видела его тысячи раз, когда в шутку заигрывала с кем-то из его друзей или когда Карим заставал меня в окружении парней-одногруппников. Такое вообще возможно? Что он до сих пор меня ревнует?
8
– Мам, а хлеб есть? – Я оглядываю стол в поисках знакомой плетёной корзинки и машинально тру взбунтовавшийся желудок. – А то у тебя оливье такой забористый.
– Ага, – со смехом поддакивает Мила. – Забористо-майонезный. Мне тоже горбушку дай, когда найдёшь. Только маленькую, а то я на диете.
– В хлебнице поищи, Васюш, – отзывается мама и, щёлкнув пультом от телевизора, включает свой любимый канал с детективными сериалами. – Вроде что-то должно быть.
«Что-то» оказывается половинкой ссохшегося батона, красиво подёрнутого пушком плесени. Я обречённо разглядываю его, примеряясь, смогу ли вырезать хотя бы небольшой съедобный кусок, и в конце концов отправляю в мусорное ведро, решив не рисковать пищеварением.
– Испортился, – подытоживаю, возвращаясь за стол.
Нахожу в вазочке отломанное печенье и начинаю жевать в попытке перебить вкус майонеза. Почему-то мама считает, что чем жирнее и калорийнее, тем лучше.
– Надо папе сказать, чтобы купил, – беспечно замечает она и, убавив громкость, поворачивается ко мне. – Рассказывай, Васюш, как дела на работе и какие на личном фронте успехи?
Мы с сестрой переглядываемся. Мила уже в курсе, что Карим купил «Роден» и теперь я вынуждена буду лицезреть его почти каждый день. А вот мама пока пребывает в счастливом неведении.
– Всё нормально. И там и там.
Мила, коза, насмешливо фыркает. Мол, ага, рассказывай нам тут.
– Что, совсем всё плохо? – Мама переводит разочарованный взгляд с меня на неё. – Ты же вроде в таком месте работаешь, где мужчин полно. Неужели тебе никто не нравится? Ни за что не поверю, что они на тебя не заглядываются. Ты у меня вон какая девочка сочная вымахала.
– Маа-ама-а, – измученно тяну я, воздевая глаза к потолку. – Я как-нибудь со своей личной жизнью сама разберусь, ладно?
– Разбирайся конечно. Но я всё равно не понимаю. Двадцать четыре – это тот возраст, когда надо как следует отрываться. Я в твои годы чего только не творила. Утром могла с одним встретиться, в обед с другим, а в кино пойти с третьим. Никто же о свадьбе речи не ведёт. А для здоровья и женской самооценки любовник точно
