электрочайники и тому подобное, но отговорка не работала.
– Вы ломаете, вы и чините, – парировал Григорич. – Все закономерно. А раз живешь – плати.
– Да щас! – громыхал зычным басом Вован. – Не живу я тут, а только ночевать приезжаю.
Где на самом деле считал себя проживавшим Вован, доподлинно никому не было известно, ибо, когда его родная мамаша пару раз просила оплатить родную коммуналку, тот ничтоже сумняшеся вопил: «Имей совесть, мать! Я плачу только по месту жительства. Куда мне еще и тебе помогать?»
У Григорича с Ритой оставалась еще тайная надежда, что их внучки, с которых они разве что пылинки не сдували, не пойдут в породу Быдловичей. Но чем ближе Григорич сталкивался с реальностью, тем все с большей печалью в голосе сокрушался:
– Жаль, но от худого семени редко случается доброе племя.
И хотя всегда миролюбивая жена умоляла его не сгущать краски, глубоко в душе вполне соглашалась с мужем. Эти дети, считавшие нормой и копировавшие исключительно поведение родителей, относились с крайним пренебрежением к Рите и совершенно не воспринимали Григорича. Когда Ирочка, с кислой гримасой от того, что за ней в садик явились не папа с мамой, шла одеваться, Григорич с Ритой чувствовали себя оплеванными. Они молча жались друг к другу, стараясь скрыться подальше от сочувствовавших взглядов других бабушек и дедушек, в объятья к которым их внуки бежали с искренней радостью. И с какой же раной в сердце Григорич с Ритой встречали с танцев Киру, у которой отношения с дедом и бабой строились по принципу: «Дайте денег!» А в глазах сверкало: «Не то украду». И крала. Сначала у родителей, сваливая все на деда. Затем у деда, пока тот однажды не поймал внучку за ухо, а шокированная Кира как в лихорадке безостановочно лепетала:
– Это не я… Не я…. Не я…
И умоляла не выдавать ее папе. Бедная Кира.
Бедные дети. И бедная Маша. От нее, привыкшей все только брать, ничего не отдавая взамен, вдруг потребовали исполнения семейных обязанностей, к которым Маша ну просто никак не была готова. Вышла замуж и решила: «Все, я тут королева, а вы постойте за дверью, пока не вызову!» Но королеве вручили фартук и попросили приготовить борща вечно голодному мужу, которому даже в армии полагалась двойная порция. Но от королевы дети захотели ласки и ответов на четыреста вопросов в день. Но королеве хотелось все спихнуть на мать, которая на этот раз оказалась стойкой и с нескрываемой иронией заявила:
–Доченька, теперь у тебя есть муж – твоя опора и поддержка. Он для тебя и бог, и казначей, и крайне ревнив, когда ты пытаешься советоваться о чем-то со мной. Да и не могу я всю жизнь тебе подгузники менять.
И барыня Маша с грехом пополам пыталась заниматься уборкой, готовкой и заботой о детях, правда, надолго ее не хватало, и она начинала стонать и жаловаться. Затем злилась и отрывалась на всех. Она хотела, чтобы все оставили ее в покое: никого
