по существу речь идет об основах самой культуры, о том, что делает человека культурным.
В доме повешенного не говорят о веревке, с женщиной не говорят о ее возрасте. С евреем, генералом, дезертиром, импотентом – с каждым есть о чем не говорить. При этом запретную зону следует определять на лету, желательно даже не приближаясь к границе (не допуская и невольного намека). В сущности, приемлемый светский разговор – это сухой остаток, образующийся в результате вычитания всего того, о чем нельзя говорить. И наоборот, некультурный человек (какое бы образование он ни получил) есть тот, кто не справляется с действием вычитания и способен в любой момент нарушить конвенцию.
Соблюдаемые предосторожности задают общий фон тактичности, но они отнюдь не гарантируют от случайных (и тем не менее очень болезненных) касаний контрфикса. Возникает нечто вроде паники, похожей на ту, что охватывает туземца архаического племени, когда другому становится известно его тайное имя. Ибо контрфикс – это важнейшая составляющая внутренней формулы Я.Наряду с присутствием сознания собственной уникальной миссии, поддерживающей естественную манию величия и прорывающейся наружу в виде фиксов, единственность Я опирается еще и на маленькую постыдную тайну, на зашифрованную цепочку контрфиксов. Нормальный живой человек живет в мерцающем режиме абсолютного перепада полярностей: от предопределенности к спасению и персональной избранности до ощущения себя чудовищем, которому не место среди людей.
Оба полюса не только равноответственны за уникальность Я, но по-своему одинаково дороги индивиду. Всякое подтверждение чрезвычайной особой миссии, безусловно, вдохновляет – поиск подобных подтверждений идет безостановочно и, по мнению Макса Вебера, лежит в основе духовной формулы предпринимательства. Культура лести, органическая составляющая любой культуры, строится на учете данного обстоятельства, и стратегия всегда успешно срабатывает, несмотря на ее, казалось бы, полную прозрачность для мира. Признанности фикса время от времени удается добиться даже простому смертному – что уж говорить о сильных мира сего. А вот доступ к контрфиксу, приоткрывание маленькой постыдной тайны в особом режиме, не разрушающем одновременную признанность миссии, – награда весьма редкая и относящаяся к категории сладчайшего.
Здесь уместно вспомнить героя романа Апдайка «Кентавр», мучительно переживавшего свой псориаз и столь же мучительно желавшего, чтобы его полюбили именно за эти переживания…
Впрочем, не всякий путешественник отважится на тщательное обследование островков внутренней философии. Затраты времени слишком велики, и перемещаться вдоль изрезанного побережья приходится на хрупкой лодочке – тут нужен своеобразный вкус, если угодно, особое устройство органа любознательности. Удовлетворить общее любопытство, жажду новых впечатлений можно довольно быстро. Скоро становится ясно, что к ларчику внутреннего мира в принципе
