, наполненной звуками леса. Пение птиц, тихое перешептывание листвы, звенящий озон воздуха.
Она видит себя – свое отражение в огромном зеркале, будто на прозрачных нитях левитирующем над землей. Испуганные голубые глаза, слегка вздернутый нос, тонкие губы, поджатые от волнения.
Краем глаза она улавливает едва заметное движение. Синий мотылек кружит рядом, меняя свой окрас с каждым взмахом крыльев. Взмах – и синий цвет переходит в нежно-голубой. Еще взмах – голубой в зеленый. Описав дугу, мотылек садится на ее вытянутую руку. Она подносит его к своим широко открытым глазам и улыбается. Искренне, нежно, как умеет только она.
Перебрав весь цветовой спектр радуги, мотылек становится огненно-красным. Она пристально наблюдает за ним, почти не моргая. И вдруг прищуривается, словно что-то попало в глаз. Пытается проморгаться. Ее веки двигаются быстро-быстро, то открываясь, то закрываясь. Она начинает резко трясти головой, пытаясь избавиться от чего-то невидимого. Стремительно взмахивает руками. Мотылек едва успевает взлететь и теперь кружится рядом.
Она трет глаза, все сильнее и сильнее. Что-то в них причиняет ей невыносимую боль. Они нестерпимо горят – как от песка, или от черного перца, или от жара огня.
Поляна вокруг начинает полыхать, искривляясь в пространстве в алых языках пламени. Огонь стремительно пожирает красоту, которой она только что наслаждалась. Рама зеркала лопается от жара, стекло темнеет и расслаивается. Паутина трещин покрывает всю его поверхность. От боли она кричит. Все громче и громче, пока крик не сливается с треском огня. Ее искаженное от боли и ужаса лицо отражается в осколках зеркала.
Мотылек летает вокруг, резко взмахивая крыльями. Они меняют свой окрас и искрятся помехами, как плохо настроенный телевизор. Помехи становятся все сильнее. На очередном взмахе мотылек вовсе теряет цвет и рассеивается в воздухе бесцветными пикселями.
Она продолжает неистово тереть глаза. Наконец отдергивает ладони от лица, поднимает голову к небу, и из ее груди врывается крик боли, ужаса и отчаянья.
Все вокруг горит, рассыпаясь на пиксели технических помех.
– Варя! Варя! – его голос растерял всю напускную уверенность. Только страх и тревога.
Она оборачивается – в материи леса зияет дыра. Будто что-то прожгло ее в визуальной проекции природы, нарушило целостность виртуальной ширмы. Он стоит посреди этой бреши, окруженный проводами, мониторами, людьми в белых халатах. Она не видит их глаз, скрытых за обезличивающими пластиковыми визорами. Только его глаза. Он смотрит на нее c ужасом. Их взгляды встречаются, и она снова кричит. В последний раз…
Макар резко открыл глаза, пытаясь понять, где он. Вокруг была полная темнота. Он все еще слышал крик. Несколько мгновений потребовалось, чтобы понять – это не крик вовсе: снова сработал предупреждающий сигнал тревоги. Он слился во сне с фантомом из прошлого.
Осталось несколько секунд, пока они будут здесь. Макар заставил себя вскочить с кровати, весь мокрый от тревожного сна. Схватил с подушки визоры, накинул на лоб, не опуская на глаза. Включил ночник. Светлее стало ненамного. Но тусклого луча хватило, чтобы в два прыжка добраться до окна. На подоконнике стояло что-то, скрытое защитным куполом. Макар резко поднял купол: под ним оказалась пустая клетка для грызуна.
– Опять убежал, засранец. Как ты это делаешь? – в голосе звучало беспокойство.
К счастью, зверек сидел рядом с клеткой. Серый любопытный мышонок с черными глазками-точками. Невозмутимый, словно он – хозяин этого дома. Макар нежно взял любимца, привычным движением открыл клетку, отправил туда мышонка и снова накрыл ее куполом.
– Кхм.
За спиной послышался чей-то кашель. Макар повернулся на пятках, и визоры сами упали ему на нос. Емельянов, собственной персоной. Как всегда, в своем дурацком сером кителе. Одновременно сливается с темнотой ночи и будто вырезан по своим очертаниям, как телекартинка со сбитой настройкой контрастности. Подтянутый. Руки за спиной. Старается держать лицо, быть максимально отстраненным.
– Уже с утра не даешь нам расслабиться.
– Мне казалось, вы любите ранние подъемы.
Им обоим явно было неловко от этого разговора.
– Пришло сообщение о запрещенной форме жизни.
– Возможно, это я.
Ни тени улыбки на его лице. Неловкая тишина. Напряжение в воздухе.
– Система сбоит. Больше такого не повторится.
– Пожалуйста, я очень не хочу высылать к тебе группу чистильщиков.
– Не придется, обещаю.
Еле заметно Емельянов кивает. И растворяется в воздухе, как еще один кошмарный фантом этой ночи.
Облегченно выдохнув, Макар
