style="font-size:15px;"> Вспомнилась картинка из далекого детства. Я сильно болел, простудился. Который уж день лежу в постели, на день перебираясь в прохладную, выложенную из самана погребицу. Она на меня производит чарующее впечатление. За ларем я нашел почти новенькую книжку «Казаки» Льва Толстого и, потрясенный красотой и яркостью открывшейся мне жизни, забываю и про болезнь, и про то, что с ней связано. Вообще эта мазанка колдовская. Осенью, забравшись на верх ее, под крышу, за сушеной густерой я обнаружил под разным деревянным хламом неопределенной формы предмет, завернутый в изъеденный мышами мешок. Потянул на себя – боевая винтовка! Потом с дедом я имел разговор и пообещал, что трогать винтовку не буду. Но я уверен: ее там уже нет. Дед – человек мудрый, он обязательно сделает все правильно. В этом я убеждался не раз…
Вот послышались шаги во дворе, это идет бабушка, я это чувствую всегда, не понимая, как объяснить. Она входит с небольшой корзинкой, накрытой белой в горошек косынкой.
– На вот, выздоравливай быстрее, гостинец тебе.
Открываю корзинку, она полна яблок.
– Откуда, бабушка?
– Ешь, разве не все равно?
Она с напускным равнодушнием глядит на меня. А я сразу догадываюсь, откуда яблоки. Они – краденые! Если бы они были куплены, то их было бы два, ну три, не больше. Яблоки из Самары редко привозили, не на что было покупать. А здесь – целая корзина! Яблоки в нашем селе растут только у одного Светика – сына давно умершего бывшего земского врача. Но он скряга, никого никогда не угостит. Мы давно с другом Мишкой сговорились тайком от родителей забраться к нему в сад. И не столько от желания поесть яблок, сколько от нелюбви к их хозяину.
– Бабушка, они же…
У меня не поворачивается язык сказать главное слово.
– Сейчас не в этом дело. Ешь и поправляйся. Бог простит.
Она тоже не говорит главное слово. Я, боясь обидеть бабушку, беру антоновку и крепко впиваюсь в нее зубами.
– Вот так-то, – тихо заключает бабушка.
Я хрумкаю яблоко и чувствую, что нас с бабушкой теперь связывает что-то тайное, о чем я никогда не скажу никому, и за которое никогда не смогу плохо подумать о бабушке.
– Когда мой первый сыночек Петенька заболел сахарным диабетом, я его чем только не лечила, но не получилось тогда. Не стало Петеньки.
Помолчала. Потом сама себе сказала:
– Бог простит.
Она придвинулась ко мне и погладила мою голову своей большой шершавой ладонью. Это для меня было неожиданностью. Я не помню, чтобы кто-то нас в детстве гладил по голове или целовал. Такого не было. Но зато нас никто никогда и не бил.
…Я лежал на старом, самодельном диване в окружении ларей с мукой, пшеницей, в домовитом запахе луковых плетениц и овчин.
Свет пробивался в мазанку через крохотное оконце, которое я свободно мог закрыть
