них стало еще больше золота. Светлая кайма вокруг зрачка разбежалась лучиками и пятнами, красиво оттеняя цвет горького шоколада.
Однажды я тонула в этих омутах без оглядки, но сейчас изо всех сил старалась не поддаваться.
Он ведь действительно не узнал меня!
На породистом до умопомрачения красивом лице не дрогнул ни один мускул. Оно так и осталось маской, за которую больше не заглянуть. Как же это… больно!
На глаза навернулись слезы.
А Берговски равнодушно хмыкнул и оттолкнул меня в сторону.
– Раз лажает, значит, избавься, – кивнул Фокс.
А я до боли прикусила щеку.
За что ты так со мной? Это ведь я… я лезла по той чертовой вентиляционной шахте, сдирая в кровь руки и ломая ногти. Это я пробиралась мимо ополоумевшей банды, рискуя оказаться в их грязных лапах. Это я умирала от жары в энергетическом цехе, но все же сумела заменить блоки питания, чтобы дверь в лабораторный отсек открылась. Чтобы ты мог залезть в чертову медкапсулу и завершить второй этап перехода. Чтобы ты мог вспомнить!
И ты вспомнил… Вспомнил, какой на самом деле подонок.
Я опустила голову и крепко зажмурилась.
К чему теперь сожаления? Берг давно умер… Я сама убила его. В тот самый момент, когда предложил попробовать открыть заблокированную дверь медблока.
– Михаил! – тонкий голосок Марии вклинился в грохот бившейся в ушах канонады. – Так нельзя! Нельзя просто выкинуть!..
Наивная и добрая девочка. Увы, она не могла видеть, с каким равнодушием ее брат распрощался со мной год назад. Хорошо хоть вывел из Черного Сектора…
Но лучше бы прибил.
– …Она же не вещь, – продолжала упорствовать Мария. – Возьми ее к себе!
Что?!
Я потрясенно оглянулась на девушку. Та стояла вся красная, скрестив руки под грудью. А в глазах – решимость добиться своего. Спихнуть меня прямо в руки «замечательного» братишки!
Нет, я не согласна! Но из горла вырвался только невнятный сип.
– Я не против, – пожала плечами Фокс. – Только отдай мне свою эту, – прищелкнула пальцами. – Рыжую.
– Обменять на Зои? – выгнул бровь мерзавец. – Ты хоть знаешь, с какими результатами она прошла тест?
У меня в глазах мушки замелькали.
Боже! Худшего унижения придумать нельзя! Но язык упорно отказывался воспроизводить звуки. Я просто молчала! Стояла тут, принимала один ушат дерьма за другим и молчала!
– Всего-то пятьсот с лишним баллов!
– Семьсот пятьдесят два.
– Немного!
– Больше чем у твоего новенького.
– Можешь забирать его тоже!
Берговски хмыкнул.
А у меня щеки пылали, как будто эти двое наперебой давали мне оплеухи. Но хуже всего болела душа. Каждым словом, жестом и движением Берговски втаптывал меня в грязь.
Но
