style="font-size:15px;"> Ковальский сам удивился своему ответу:
– Поговорим. Есть водка и сало! Извините!..
Шостко непринуждённо расхохотался.
– И потом, я пробую писать стихи. Их накопилась целая тетрадка, – словно продолжая извиняться за грубую приземлённость сказанного, выдохнул Александр.
– Да? – Поэт посмотрел внимательно сверху вниз. – Тогда пойдём!
…«Не начинать же сразу со стихов», – думал Ковальский уже в комнате, доставая сало и водку.
Они выпили за знакомство и Александр подметил: «Пьёт, как нормальный мужик, и крякнул хорошо, по-русски».
– Владимир Владимирович, вы сейчас очень хорошие стихи читали, мне понравились. Но вот в сборнике вашем есть стихотворение, по-моему, называется «Монолог железа»…
– Есть такое! И вы помните?
– Я, может, что-то не понял, но вы говорите, что железо спасёт людей, мир?.. Это сомнительно. Есенин уже сказал, что, скорее, будет наоборот. И сам погиб от железного мира…
Шостко вскинул брови:
– Вы так прочли?
– Ну, да, а как иначе?
– Но там не мой монолог, а монолог железа…
И дело моё прекрасно —
Сделать их неприступней,
Чтоб не дразнила убийцу
Незащищённость спин, —
продекламировал поэт.
– А всё-таки?
– Доживём до… там у меня обозначен 3007 год – увидим.
Выпили ещё по одной и ещё…
– Сало хорошее. Откуда?
– Из деревни. Отец солил.
– Вы – деревенский?
– Да.
– Странно, по внешнему виду не скажешь…
– У вас тоже вид не соответствующий, – проговорил Ковальский. – Похожи на технического специалиста, заводского интеллигента.
Александр, спохватившись, ожидал, что гость воспримет его слова как дерзость и приготовился к этому. Но получилось наоборот.
– Молодчина, угадал мой комплекс. Я сам недоумеваю, куда меня занесло?..
«Он, кажется, несколько захмелел…» – про себя отметил Ковальский.
– Брат окончил авиационный и делает самолёты. У него, как у людей, нормальная жизнь… А я – поэт! – Он замолчал. Потом разлил по последней. Но пить не стал. – Сейчас прочту. Подожди водку трескать. Вот:
Поэтами становятся не вдруг,
Вначале это как-то даже весело:
Две тыщи строк!
На ветер!
Для подруг!
И лишь одна – та самая. Поэзия!
А вот ещё одна! Ещё! Ещё!
Так вот они какие, муки творчества!
Лишь у подруги впадинами щёк
Стоят скупые слёзы одиночества.
Выпили по последней и гость загорелся:
– Пойдём ко мне, у тебя больше нет – а у меня есть. Мне нравится с тобой разговаривать. Ты не поддакиваешь…
Ковальский попробовал отговориться, но Шостко настаивал. Вышли на улицу.
