с головой накрылся колючим ворсистым одеялом. На завтрак перед школой мать с виноватым видом положила ему половинку хлебной корки с белесыми разводами молока и масла со стенок кружки. Он понял, что утром она обменяла свои продуктовые карточки, по которым им кормиться целый месяц, на молоко и масло для больной Наташки, и теперь долгих тридцать дней надо делить и без того скудные порции на двоих.
Колька снова мучительно сглотнул, отодвинул тарелку, стараясь не вдыхать соблазнительный аромат, и пошел за ранцем в коридор, бросив сухо:
– Ты сама ешь, я не голодный.
В классе Колька чутко вслушивался в урчание живота, заливаясь краской при каждом неуместном звуке. Ему казалось, что весь класс сейчас повернет головы в его сторону, а математик вскинет строгие лохматые брови и язвительно попросит не срывать урок.
Вечером, когда мать укладывала хныкающую сестру, снова пахло теплым молоком. Но на столе мальчика ждала бурая похлебка из картофельных очисток. Он взял ложку и решил есть медленно, чтобы хотя бы на несколько минут утолить нестерпимое ощущение голода. Удержаться не получилось – он буквально втянул в себя сразу все варево, судорожно выпил последние капли с края тарелки. Усердно вытер рукой края посудины, обсасывая каждый палец. С жадностью облизал тарелку до скрипа и беззвучно расплакался от мучительного ощущения пустоты в животе.
Ночью Колька поймал себя на том, что запихивает в рот полный слюны ворсистый уголок одеяла. Уже в утренней дремоте всплыл в голове рассказ приятеля о том, что на Краснопресненский механический завод берут школьников: для производства снарядов нужны дополнительные руки – там платят зарплату и кормят в столовой. От слова «столовая» снова заныло в брюхе. Колька окончательно проснулся и решил, что сегодня после школы он пойдет не прямиком домой, а в сторону черных заводских стен с закопченными окнами.
Так пятиклассник оказался на проходной. Старик в толстенных очках прищурился, глядя на незнакомого мальчика:
– Куда? Опоздал на смену, прогудело уже. Пропуск покажь.
– Я на работу устраиваться. – Колька зачем-то старался говорить солидным басом.
Вахтер всмотрелся в крепкую кряжистую фигурку и махнул сморщенной ладонью.
– Налево иди, во второй цех, токарный. Мастера ищи, Николая, Сапера без глаза, – и добавил, глядя вслед торопливо удаляющемуся Кольке: – Не балуй там! Второй цех!
Колька торопливо шел по территории, крутил головой, рассматривая огромные вытянутые цеха, за грязными окнами которых деловито сновали темные силуэты, мерно гудели станки.
Он с трудом потянул на себя дверь с нарисованной двойкой, сделал несколько шагов в темное помещение с тусклым светом и застыл, оглушенный непривычным грохотом. Над ухом раздался хриплый оклик, от которого Колька невольно дернулся, а обернувшись, замер в испуге. Сверху на мальчишку смотрела маска из сморщенных алых рубцов с черной щелью вместо
