будто я оправдываюсь.
– Позволь я тебе кое-что скажу. Твой отец и мадам Лапьер уже много лет не были близки. Они спят в разных кроватях. Это брак по расчету. У них платонические отношения.
– Откуда ты знаешь?
– Что?
– Что он с ней не спит?
Анук засмеялась в своей привычной театральной манере и переключила режим на массажере.
– Ты права, Марго, – сказала она уже мягче. – Мы ничего о них не знаем. Мы не знаем, как выглядят их отношения изнутри. Невозможно судить о чужой интимной жизни со стороны. Впрочем, едят и устраивают стирку они вместе.
Она закрыла глаза. Ее широкая рубашка спускалась ниже бедер, но, когда стопы подпрыгивали от толчков массажера, я видела темные промельки у нее между ног.
– Ты этого не знаешь, – сказала Анук, – но твой отец не любит перемен. Он бы не смог взять на себя ответственность, если бы мы внезапно вторглись в другие сферы его жизни.
– Это же абсурдно, – сказала я, тряхнув головой, и отодвинула чашку с шоколадом. У меня пропал аппетит. Я пыталась подобрать слова, чтобы переубедить мать, но ничего не шло на ум.
– О господи, не делай такие большие глаза. Ты что, плакать собралась? Как же он тебя избаловал, что ты плачешь по малейшему поводу.
Анук говорила так, будто я не ее дочь. К моим щекам и шее прилила жаркая кровь.
– Почему ты ведешь себя так жестоко? Да еще и в мой день рождения.
– Не драматизируй.
– Мне просто жаль, что мы не живем с ним.
– Ты все время хочешь, чтобы последнее слово оставалось за тобой. А сейчас ты, наверное, хочешь жить еще и с ней.
Анук нарочно не называла ее по имени – мадам Лапьер или Клэр, – хотя оно было ей прекрасно известно. Иногда она говорила la dame, эта женщина.
Она выключила массажер и вернулась на кухню.
– Однажды утром ты спустишься вниз, а меня здесь не будет. И тогда тебе уже не придется делить его со мной. Но не жди, что он сюда переедет. Ты будешь завтракать в одиночестве, а он будет навещать тебя, когда ему удобно.
Ничто не могло напугать меня сильней, чем возможность потерять мать, и все же я ощутила какой-то пульсирующий трепет, когда она произносила эти слова. Если бы она меня бросила, у меня бы появилась очевидная причина винить ее, а не это смутное чувство неудовлетворенности. Я мучительно пыталась придумать, чем ее задеть.
– Да, – сказала я, – может, я бы и ушла жить к ним. Она, наверное, стала бы лучшей матерью, чем ты. Ты никогда не была мне хорошей матерью.
– Разве существуют хорошие матери?
– В школе меня дразнили грязнулей.
– Вечно тебе есть дело до того, что подумают другие.
– Ты забывала меня искупать.
– Дети многое запоминают неправильно, и им нельзя верить на слово.
– Ты со мной месяцами не разговаривала.
Она отвернулась. Я не была уверена, правда это или нет, но мне смутно помнилось, как тяготило меня
