быть забавной и становилась утомительной. Отбиваться от напористых соискателей судьбы актера – не самое приятное времяпрепровождение; куда лучше мысленно спорить с Кантом. От различного рода уклончивых ответов, маскирующих твердое «нет», Гольца спас самолично вышедший из своего кабинета Армен Бахчи.
– А, Виктор, вы уже тут? Проходите.
И Виктор, следуя за Арменом, прошел в кабинет. Мы последуем за ним. Переступив через порог, Виктор невольно на мгновение остановился – и так поступали почти все, кто заходил в кабинет Бахчи в первый раз. Не каждый день оказываешься во владениях настоящего восточного владыки, а именно такое впечатление складывалось при взгляде по сторонам. Комната буквально утопала в восточной, или казавшейся восточной, роскоши. Обтянутые бархатом стены, покрытый сусальным золотом потолок, столики с вазами и шкатулками, ковры и диванчики с подушками – всё это манило погрузиться в себя и забыть обо всем, кроме курения ароматического кальяна, вызывающего пышные сластолюбивые грезы. Бахчи, он же владыка кабинета, с улыбкой наблюдал замешательство своего гостя:
– К вашим услугам, дорогой Виктор. Вас не утомила эта балаболка в приемной? Хочу от нее избавиться, но это невозможно: они все на одно лицо и фигуру – и в голове у них у всех одно и то же. Она вам, конечно, уже сказала, что она не секретарша, но актриса? Ну конечно… Но прошу вас, не стесняйтесь, проходите, присаживайтесь. Как видите, в своем кабинете я всё устроил на восточный лад. Оазис спокойствия и неги среди вечно-спешащей к инфарктам и прочим разочарованиям столицы7. Там, на улице – беготня; здесь, у меня – нега. О, «нега» – это мое любимое слово. Знаете, как оно расшифровывается? – «полное довольство». Неудивительно, что сегодня это слово почти неупотребимо, потому как сегодня не умеют быть довольными своей жизнью. Мы, люди Запада, умеем только суетиться, но только на Востоке умеют жить8. Но мы, русские, слава небу, всё же ближе к Востоку, чем к Западу. Не правда ли, дорогой мой Виктор?
«Дорогой Виктор» не отвечал, продолжая рассматривать кабинет. Его внимание привлекла роскошная люстра – она была какой-то уж слишком роскошной, так что умудрялась несколько дисгармонировать даже и с окружающей роскошью – к тому же она свисала с потолка как-то уж больно низко, можно сказать, угрожающе, так что и не очень хотелось под ней проходить.
– А, любуемся люстрой? Роскошная вещь, не правда ли? Но это так, люстрочка, а не люстра. Есть одна люстра… Впрочем, эту историю я рассказываю только своим близким друзьям, а мы пока пребываем лишь в начале нашего знакомства, хотя я и надеюсь, что уже к концу сегодняшней встречи мы станем друзьями. Но присаживайтесь, присаживайтесь, – сказал Бахчи, указывая рукой на музейного вида стул, очевидно, выкраденный из какого-нибудь Петродворца. Виктор осторожно присел. Бахчи испытующе смотрел на него.
– Ну, как?
« – К вашим услугам, мисс Морстен, – повторял он тонким, высоким голосом. – К вашим услугам, господа. Прошу вас, входите в кабинет затворника. Как видите, мисс, мой кабинет мал, но зато я все в нем устроил по собственному вкусу. Оазис искусства среди мерзости запустения Южного Лондона». (Артур Конан Дойль. «Знак четырех»)
«Али принес кофе. – Как вы предпочитаете, – спросил незнакомец, – по-французски или по-турецки, крепкий или слабый, с сахаром или без сахара, настоявшийся или кипяченый? Выбирайте: имеется любой. – Я буду пить по-турецки, – отвечал Франц. – И вы совершенно правы, – сказал хозяин, – это показывает, что у вас есть склонность к восточной жизни. Ах! Только на Востоке умеют жить. Что касается меня, – прибавил он со странной улыбкой, которая не укрылась от Франца, – когда я покончу со своими делами в Париже, я поеду доживать свой век на Восток; и если вам угодно будет навестить меня, то вам придется искать меня в Каире, в Багдаде или в Исфагане». (А. Дюма. «Граф Монте-Кристо»)
