толпились кто с вилами, кто с лопатой на пепелище.
Всё было и своё, и какое-то чужое, как в кино или во сне.
«Хорошо, что только одна бабка знает, как я обрадовался со сна пожару». Шурка не мог представить, что стало бы, если б все узнали.
…Подошла умная красивая физичка Мария Ильинична и сказала спокойно:
– Ничего, Саша, осилим.
– А где же будем учиться?
– Пока в нашей библиотеке, а с лета директор в Борск хочет ехать с десятиклассниками готовить сосновые брёвна. Поставим новый сруб. Всем работы хватит. Вашему классу – тоже.
– Да, – торопливо согласился Шурка.
Он словно боялся дальнейшего разговора. И, как бы оправдываясь, сказал то, что составляло только часть правды, но было всё-таки правдой:
– Там была моя парта, которую мы с Николаем Кузьмичом отремонтировали. Я её сам красил в этом году. Жалко как!
Новая Шуркина жизнь
С приездом отца жизнь в доме Любаевых потекла по-особому. Ничего, казалось, не ускользало от отцовских глаз. Как он всё быстро замечал и успевал! Дня через три после приезда утром спросил Шурку:
– У нас во дворе есть глина?
– Не знаю, пап, – растерялся Шурка.
– Вот те раз, голова, кто же знает?
– Есть, Василий, за нужником, летось привозили, теперь под снегом, – вмешалась мать.
– Надо наковырять в тазик и навозу из мазанки принести.
– Хорошо, Вася, – мать догадалась, для чего. – Наверно, тряпки какие нужны?
– Нужны.
После завтрака Шурка расчистил снег, поработал ломом и принёс два ведра мёрзлой глины. Мать залила её горячей водой. Пока глина отходила, отец, не дожидаясь, начал забивать тряпками трещину в стене у печки, через которую дул морозный ветер. Он делал всё, стоя. Садиться или наклоняться было нельзя, поэтому тряпки Шурка положил на приступок у печки, откуда их отец и брал. Руками работал очень ловко. Но каждый раз, когда отец выпускал оба костыля и стоял на одной, которая покрепче, правой ноге, прислонившись плечом к стене, Шурка боялся, что он упадёт. Так и случилось. Отец опрокинулся на рукомойник, висевший в углу, и вместе с ним с грохотом повалился на пол.
– Боже мой, Василий!
Катерина бросилась к мужу. Он тяжело, опираясь на костыль, встал. Мать с Шуркой повели его к кровати. Ложился он медленно, осторожно устраивал негнущуюся в корсете спину.
Мать подняла левую ногу отца и, как чужую, не его, положила рядом с правой.
– Ну, вот, отдыхай, мы с Шуркой доделаем.
– Да вот и беда, что вы, а не я, – досадовал отец.
…Через две недели гипс сняли, а ещё через месяц Шуркин отец освободился и от корсета. Пугающе красивый, из толстой тёмно-коричневой кожи, схваченный вдоль и поперёк светлыми металлическими полосками, лежал он теперь в сенях без надобности.
– Кать, убери его, к лешему, подальше, – сказал Василий. – За цельный год он мне опротивел.
