раз, непроизвольно вспыхивало в моей памяти, было лицо немецкого офицера, отпечатанное в моей памяти в период фашистской оккупации.
Из-за откровенной ненависти к нашей семье со стороны сельского предателя-старосты, по разным причинам, и после серии неприятностей от него же (об этом можно узнать, прочитав материал – Свидетель, в этом же разделе), к нам, в конце 1943 года, привели на «постой» трех немецких офицеров, в небольших чинах, из тылового обеспечения. В качестве основания – нам было предъявлено то, что посредине нашего двора, под небольшой летней кухней, был большой подвал, с крепкими двухстворчатыми дверьми. Он, мол, понравился немцам, поэтому – они его чем-то заняли, а на ночь ставили – часового.
А так, как один из «квартирантов» – был заведующим складом, второй, старший по возрасту и званию, – заведовал военной пекарней, а третий – командовал подразделением охраны снабженческих объектов, то их и поселили вместе в наш дом. Немцы заняли обе большие комнаты, а нам четверым (бабушка, её младший сын – 14 лет, сын бабушкиного брата- 16 лет, репрессированного много лет назад и я) – разрешили жить на кухне. К ним в комнаты не заходить, ничего не трогать, без разрешения к ним не обращаться и с вечера – до утра – из дома – не выходить. Такие были жесткие общие правила.
Старший из них, звали его – Людвиг- то ли ненавидел детей вообще или меня лично, но первым отметился в моей памяти и навсегда. Был он высоким, худым, с рыжими волосами, торчащими в разные стороны и в очках… В общем, типичный представитель оккупантов, похожий на тех, кого показывали в советских фильмах в военное, да и в послевоенное время….Он бы мог без всякого грима, играть роли дьяволов, всяких нечистых, домовых, водяных и тому подобных персонажей.
Я на всю жизнь запомнил его лицо, скорее не лицо, а образ, который он представлял для меня, персонально. Он выбирал моменты, когда я оставался один на кухне и внезапно появлялся, стараясь застать меня врасплох и не дать успеть запрыгнуть на русскую печь, мое основное место обитания.
Причем, перед этим, он делал на голове что-то наподобие «рогов» из своих желто-рыжих волос, надевал темные очки и в таком «чертовском» виде – вваливался на кухню. Я его дико боялся, как самого настоящего черта, он знал это и старался появляться, как можно чаще, да еще с каким-нибудь диким криком, а потом- покатывался со смеху.
Потому его дикое выражение лица и отложилось в моей памяти первой фотографией и на всю жизнь. Судьбе было угодно именно три первых моих отпечатка памяти, связать с этим фашистом.
Первым, как я сказал – было его лицо-образ.
Вторым жизненным моментом, отпечатавшимся в моей детской памяти, был торчащий из-за печной трубы ствол пистолета. Мне, забившемуся в угол, между грубой кухонной плиты и вытяжкой дымовой трубы русской печи, был виден только ствол пистолета и палец на спусковом крючке. Потом из того ствола прогремело три всплеска – выстрела…., как три ужасных раската грома на маленькой (1,5х 1,5 м) нашей печке, лишивших меня тогда слуха и речи….
Как после выяснилось, стрелявшему – просто не хотелось
