сам обо всём догадался, так и скажу. Ивлада огорчило твоё недоверие, и он решил добыть тебе девоптицу, лишь чтобы порадовать тебя. Не ради власти. Ради любви.
– Дурак! – каркнул царь и устало закрыл глаза, будто вспышка гнева отняла у него последние силы. Нежата так и не приблизилась к отцу, лишь подумала о том, не позвать ли слуг.
– Ивлад стал бы прекрасным царём, пусть он и моложе других, – осторожно начала она. – Ружан резок и пылок, а Домир ведом. Не списывай младшего со счетов, отец. Он добрый юноша, раз решил порадовать тебя и не испугался твоего гнева.
– Он молод и глуп. – Царь грустно покачал головой, движение вышло слабым, робким. – А ты что ведёшь свои хитрые речи? Зачем наговариваешь мне на Ружана? Чего ты хочешь? Самой стать царицей и привести во дворец своего нечестивого колдуна? Я ведь знаю, Нежата. – Радим сухо сглотнул и замолчал. Руки Нежаты похолодели от страха, но она всё так же прямо стояла у двери, ничем не выдавая, как напугана. – Всё-ё про тебя я знаю. Что не мил тебе мой воевода и не смотришь на других женихов, что были бы счастливы к тебе посвататься. Давно говорили мне, будто крутишь ты с тем, кого и человеком-то назвать нельзя; с тем, кто вьюжит вьюги и заметает дороги, по чьей воле люди замерзают, едва сумрак застанет их в пути. Неужто и сердце твоё так же замёрзло, что смогло полюбить такое чудовище? Он убивал наших людей, Нежата.
– Отец, ты не прав, – сказала Нежата мягко, сдерживая гнев. – Аларцы тоже погубили немало колдунов. Ты не знаешь его, а все слухи доносили тебе Военег да болтливые дворовые девки. Я же угадала?
В висках у неё стучало: «Откуда узнал? Неужели проследили?»
– У меня нет причин не верить воеводе. Да и люди не станут попусту чесать языками. Я добр к тебе, Нежата, ведь ты моя дочь. Был бы я иным, я бы не стал сам с тобой разговаривать, а сослал бы царевну-ведьму туда, где даже стрейвинский колдун бы её не сыскал.
– Зачем тогда ты позвал меня? – Как Нежата ни старалась, голос всё-таки дрогнул, в горле встал комок. Ей хотелось попятиться к двери, но она подозревала, что стража перекроет выход.
Царь приподнял над одеялом руку – высохшую, сероватую, с чёрной язвой на ладони – и махнул, веля Нежате подойти поближе. Царевна помедлила и осторожно шагнула на ковёр – ноги тут же утонули в мягком ворсе.
– Посмотри выше.
Нежата послушно вскинула взгляд. Над изголовьем царской кровати висело пёстрое перо.
– Перо девоптицы. Ты рассказывал нам о ней.
– Говорил, да не всё. Садись, дочка. Садись. – Царь откашлялся, будто ласковый тон по отношению к Нежате оцарапал его горло. – Расскажу тебе, каково любить чудовище.
Нежата осторожно присела на краешек кровати, уперев ладони в шёлковое покрывало. Мастера выткали на нём птиц с девичьими головами, с пёстрыми перьями и в самоцветных бусах – не нашлось бы во дворце места, куда не проникли девоптицы, но крепче всего засели в голове и сердце царя.
– Что такое, отец? О чём ты?
Царь вздохнул
