мягким, мысли начали путаться, и я поплыл в сон…
«Алика» блестела свежей краской. Её глянцевые борта отражали лучи утреннего солнца и гладь голубого океана. Мотобот, тарахтя, отвалил от её борта и взял курс на «Леди Беллу». Та, бедная, сильно просев на корму и, чернея обгоревшей надстройкой, стояла в полумиле. Кое-где дымок ещё шёл из пустых глазниц иллюминаторов. Машины, стоявшие на палубе, ещё работали и мигали подфарниками. Вчера, покидая её борт, каптин Брэдли приказал завести их, чтобы обозначить место сгоревшего судна.
Мотобот ткнулся в борт у спущенного штормтрапа.
Мерная, небольшая зыбь то поднимала, то опускала его. Вадик первым ухватился за балясины штормтрапа и полез вверх на палубу, а потом подал руку капитану, взбирающегося за ним.
Все разговоры как-то поутихли сами собой. Только шум моторов, работающих машин, нарушал тишину.
Подошли к надстройке. На палубе валялись обгоревшие пожарные шланги и огнетушители. Филиппки остались сзади. Капитан с Вадикиком обошли её. Заглянули в погрузочный люк на корме.
Вода, покрытая слоем мазута, зловеще плескалась внизу. Сердце Вадика сжалось. Ощущение не из приятных, когда смотришь на чёрную поверхность мертвой воды, затопившей столь тщательно вылизанное и любимое машинное отделение.
Всё! Машина затоплена. Пароход мёртв.
Палубой выше, по левому борту, остался целым навес и скамейки, где ещё вчера сидели филиппки и пили пиво. А с правого борта всё выгорело.
Палуба была вздута. Цемент, покрывавший её, потрескался и волнами повторял обводы покорёженного железа.
– Если сможешь, сфотографируй, что там осталось на верхних палубах, – попросил капитан Вадика.
Вадик осторожно, проверяя каждую ступеньку наружного трапа, начал подниматься наверх.
– Да, неслабо поработал Бармеджо, – с укором себе думал он, – Ну что стоило показать ему, как вытащить термоэлемент из стакана этого чёртового датчика? А он же, зараза, ни в чём не сознаётся. Весь в топливе, ошпаренный, испуганный. В расходной то было семьдесят тонн, не меньше. И «струйка» прямиком шла на выхлопной коллектор главного двигателя. Потому и сгорели за десять минут. Ох, что-то будет? Чем всё это закончится? Что нас ждёт?
В выгоревшую входную дверь он увидел иллюминатор своей каюты. Ни одной переборки. От бывших кают не осталось ничего. Только железные борта, в которых зияли глазницы пустых иллюминаторов. Вадик только и делал, что щёлкал затвором фотоаппарата.
Выше, на капитанской палубе, с правого борта, всё было также выжжено. Вадик, с содроганием сердца, начал приближаться к двери левого борта. Там была каюта деда. Из проема сгоревшей двери, шёл ещё обжигающий смрад сгоревшей изоляции и пластика. От чего першило в голе, перехватывало дыхание, и непроизвольно возникал кашель.
Приблизиться к проёму двери было невозможно. Но, насколько это было возможно, Вадик попытался подойти к ней и заглянуть во внутрь. Стёкла иллюминаторов, на удивление, были целы. От холодильника
