аккуратно заглянул в спальню.
– Натусь, не грусти.
– Не буду – ответила она, не поднимая на него взгляда.
– Ну и не плачь.
– Из-за тебя не буду.
– Вот и хорошо. Я пойду? – как бы спросил он.
– Забирай свои причиндалы, а то выкину их в мусорный бак, и иди отсюда.
– Натусь, давай с тобой договоримся по–хорошему.
– Что?
– Ты мои вещички не порть. Они мне еще пригодятся. Не выкидывай. А я потом заеду и заберу.
Наташа медленно поднялась и направилась в его сторону, Миша опять попятился задом к выходу.
– Ни о чем я с тобой договариваться не хочу.
Наташа все напирала на него. Было в этом какое-то спасение. Ей казалось, что если он еще на секунду останется в квартире, ее разорвет на мелкие кусочки. Внутри началось смешение двух несовместимых чувств – обида и злость – ингредиенты взрывоопасной бомбы, сравнимой по масштабам разрушения с ядерной. Она чувствовала, как зубы скрипели, да что там умалчивать, она слышала, как они скрипели. Миша уперся спиной в дверь, нащупал ручку, дернул, открыл, схватил сумку и выскочил на лестничную площадку.
Наташино грозно-спокойное состояние его пугало. Ловя себя на мысли, что мало о ней знает, он сделал однозначные выводы – она психанутая, тихая шизофреничка. От таких неизвестно, что ожидать. Лучше ретироваться и не испытывать судьбу. Такая и треснуть по голове может, чем под руку попадется.
Но молча ретироваться он не мог, боялся, что совесть действительно замучает.
Тем более, он морально настроился и четко решил, во всей этой ситуации сделать виноватой Натусю. Но сплоховал. Сначала все шло хорошо, по плану, но потом он проговорился, что изменял ей налево, направо и прямо тоже… вот она и разозлилась. Но в таком состоянии ее нельзя оставлять, она должна остаться вся в слезах, наедине с чувством собственной вины.
Он не мог терпеть ее взгляд. Миша взялся за дверь и придержал ее, чтобы Наташа ее не закрыла. А на случай если ей вздумается его стукнуть или кинуться на него, то он успеет ее прихлопнуть. Не Наташу, а дверь.
– Натусь, – громко, на весь подъезд говорил он – ты не хорошо ко мне относилась.
– В смысле? – удивилась она.
Он сделал вид, что не заметил ее удивления и продолжил:
– Я все время чувствовал себя чужим в этом доме, нелюбимым тобой, как будто приобретенным тобой для мебели.
– Я тебя приобрела?
– Да.
– Как шкаф? – уточнила Наташа.
– Да. Для интерьера.
– Миша, что ты говоришь? Это бред какой-то. Я ничего не понимаю.
Она действительно ничего не понимала. Почему он ТАК говорит. Она к нему никогда не относилась как неодушевленному предмету, она наоборот его очень любила. Сейчас, конечно, она не станет признавать, но все-таки иногда она его боготворила.
А Миша тем временем от намеченного
