Еще Стелиос утверждал, что настоящие греки родом с Крита. Что такие апельсины, как здесь, больше нигде не растут. И даже пальмы, что мы увидим в Мони Превели, не приживаются на другой земле. Пробовали, не получилось. И рыба у них особая плавает, только здесь и нигде больше. Словом, рай земной и золотой Иерусалим – на Крите, все остальное сомнительно. Спорить с ним невозможно. И потому я кивала головой. И мне уже самой так казалось. Так и есть.
К нам он как-то привязался. Узнав, сколько мы заплатили за поездку в Кноссос и Фестос, он принял решение. В шесть утра он бибикал под балконом и предлагал поехать с ним в Плакиас, Превели или еще куда. Он по делам, а мы гуляем, а потом он нас везет обратно. Стелиос никогда не видел русских туристов (Дафна не в счет, она же гречанка, хоть и из Тбилиси). Он был поклонником России и коммунизма. Так и говорил:
– Я коммунист.
– С чего вдруг? – веселилась я, – Ты же землей владеешь на Крите.
– Я работаю на своей земле. Я труженик. Но я против транснациональных компаний. Они разрушают нашу ментальность.
– Интересная разновидность коммунизма.
– Да! – горячо говорил не грек, но критянин Стелиос, – Я мечтаю поехать в Москву, пойти к Ленину в мавзолей. И трахнуть на снегу русскую проститутку.
– Дафна, – поворачивалась я к его жене, – Скажи ему, что у него отвалится после столь экзотического секса.
Дафна переводила что-то свое. Мол, холодно зимой. Но Стелиос был отважным парнем.
– Я не боюсь мороза. Я зимой хожу в горы, без шарфа и перчаток. А в январе там до минус двух бывает.
– Круто! – восхищалась я.
Дафна смеялась. Они были влюблены. И потому вечно подначивали друг друга.
Как-то Стелиос предложил мне поехать в Ханью (ого-го, как далеко).
– Но без Лизы, – хитро подмигнул он.
– Почему?
– Ну знаешь, у меня вот немка была, француженка была, хорватка была, норвежка была…
– А русской не было, – оборвала я его.
– Не было, – вздохнул он.
– А я при чем?
– Ну больше русских нет в поселке, только украинки полы моют.
– Не могу тебе ничем помочь, – сказала я миролюбиво.
Стелиос не обиделся, но речь не закончил:
– Знаешь, ты, когда куда-то едешь, к русским и белорусам в машину не садись (как он их отличает?). Это для грека охи значит охи. А у вас не так. У вас охи – это может быть. Это флирт.
Он уехал в свою Ханью, а мы остались с Дафной. Она почему-то знала, что ее муж делал мне пикантное предложение.
– Да, – созналась я. – Так и было. Но охи значит охи.
Мы с ней в тот вечер отлично посидели, обсуждая мужчин. А утром вернувшийся из Ханьи Стелиос потребовал меня к ответу:
– Что там Дафна говорит? Что она придумала? – он злился и заводился, а
