такое, вроде умственной гимнастики – они придумывают сюжет, или, точнее, набор фактов, из которых неопровержимо можно вывести несомненность вины, но, подходя по-другому, из них же состроить оправдание, исключающее возможность преступления. А потом выбирают читателя, уличенного в частой покупке детективных романов – я и правда в последнее время только их и читаю, ничто больше не лезет, – чтобы иметь искушенного, опытного ценителя, когда придет время разыгрывать основной трюк, и дописывают, опираясь на его внешность, образ основного подозреваемого и главного свидетеля обвинения в одном лице. И подстраивают так, чтобы выбранный персонаж сразу после получения книги – якобы они следят у магазинов или подсовывают через знакомых – вот откуда мне его лицо известно, а я гадаю – оказался на месте главного действия. Обычно они выбирают офис – в него легче всего заманить любого. И затем устраивают спектакль с единственным зрителем, который до поры до времени и не подозревает, что он главный актер. И все потому, что он – истинный знаток, все остальные читатели будут думать, что убийство произошло, и только ему дано увидеть обе стороны медали сразу. Эта неприкрытая лесть меня снова насторожила – я чувствовала, что они темнят, а в чем, собственно, дело, не улавливала. Не могла я принять медаль, которую они мне подсовывали, за чистую монету. Если все действительно было так, то их энергии можно было бы найти гораздо более достойное применение. Хотя о вкусах не спорят. В любом случае они меня так ошеломили, что докапываться, как же было на самом деле, я уже не стремилась.
Что-то я устала. Что я хотела сказать? Да, вот эту историю я и вспомнила тогда, с ним. Все улики в пользу измены были налицо. Их было значительно больше, чем пустые пачки из-под дорогих и слишком для него слабых сигарет, ни один уважающий себя мужчина такие не закурит – прямо скажем – исключительно женских сигарет, – или умело прибранная квартира – начнем с того, что его помощница никогда не приходит убираться в такой ранний час, при том, что тогда он работал над диссертацией и не выносил постороннего присутствия. Но всему бы он нашел объяснение – в уме ему не откажешь. Осадок все равно никуда бы не делся. И в конце концов, раз тебе говорят неправду, значит, ты это заслужил. И никак иначе. Значит, ты чего-то не можешь понять и тебе по-другому не истолковать. О, как это все глупо и ненужно. Я больше не могу… Лучше я буду вспоминать людей, которые были добры ко мне. Только что их лица промелькнули передо мной. Вспомним всех поименно. Ведь только что я о них думала, а сейчас в мои воспоминания настойчиво лезет этот человек. Я совсем забыла про него. В каком же городе это было? В каком-то среднеевропейском, с мощенными камнями старинными мостовыми. Я шла по очень шумной торговой улице, на которой были трамвайные пути и надземное метро рядом, и катила за собой сумку на колесиках. Эти сумки созданы для современных асфальтовых покрытий и неприятно скрипят и подпрыгивают в таких городках. И вдруг
