развезло, язык уже меньше слушался его, движения потеряли уверенность.
– Александр Борисович, я сегодня пить совсем не настроен. Хочется с вами серьезно поговорить. Выслушайте меня. Я мечтаю стать полноценным детективом. Мне практически поручено первое дело. Я хочу работать в «Глории»…
– Тоша! Друг! Что ж ты сразу не сказал! – перебил его Турецкий. – Насчет «Глории» это же отличная мысль. Супер! Там есть диван, причем кожаный, из бывших. Телефон можно запросто отключить, и никто не побеспокоит, даже если среди ночи совершится преступление.
– Макс может до сих пор там сидеть, – напомнил Плетнев о компьютерщике агентства. Вечно озабоченный улучшением существующих программ, заменой прежних на новые, тот действительно очень часто засиживался допоздна.
– Ну, Макс – свой человек. Он нам не помешает. Поедем-ка туда, дружище! Что-то я нынче притомился сверх всякой меры.
Поднявшись, он с громким стуком закрыл крышку фортепиано. Затем достал из кармана пиджака смятые деньги и, не считая, бросил их на соседний столик. Появившийся словно из-под земли молоденький официант взял нужную сумму, остальные бумажки благородно хотел вернуть Александру Борисовичу. Однако тот с пьяной удалью стал отказываться, сопровождая свои слова и жесты хорошо известными пошлостями типа «это на чай» и «сдачи не надо!». Официант настаивал на своем. Дело кончилось тем, что Антон взял у него деньги, две купюры тут же ему вернул, остальные засунул Турецкому в карман пиджака.
– Идемте, я отвезу вас.
Плетнев хотел было взять Александра Борисовича под руку, но тот возмутился:
– Да что ты со мной цацкаешься, словно с маленьким! Ни в какую стенку я не врежусь. Я же виртуоз руля! Готов проехать над пропастью на двух колесах.
Он взял книжку, недопитую бутылку и медленно, стараясь не потерять равновесия, побрел к выходу.
– Вы палочку забыли! – крикнул ему вслед официант.
Через пятнадцать минут после выхода из «Фортуны» Антон зауважал Турецкого больше прежнего. Был теплый безветренный вечер, и, увидев удобную скамейку со спинкой, следователь предложил посидеть на свежем воздухе. Закурив, они посидели, полюбовались звездным небом. Через несколько минут Александр Борисович, аккуратно затоптав окурок, встал и сказал:
– Теперь можно с чистой совестью ехать.
У Антона от удивления отвисла челюсть – Турецкий казался совершенно трезвым. В кафе у него был заплетающийся голос, неуверенные движения. Сейчас рядом с Плетневым находился другой человек. А ведь выпил три четверти бутылки, и судя по всему, без закуски. Как он умудрился так быстро прийти в себя – то ли самовнушение, то ли медитация помогли, Антон не мог сообразить. Однако факт оставался фактом: постороннему человеку ни за что не догадаться, что несколько минут назад Турецкий был изрядно пьян. Плетнев тоже не ребенок, мог, как говорится, принять на грудь солидную дозу, только на следующий день, даже если выпивка сопровождалась обильной закуской, чувствовал себя не в своей тарелке. Турецкий же сейчас
