улыбки и вечное недовольство ценами, людьми, толпами и вообще всем-всем-всем. Замешательство, наверное, было прямо написано на моем лице. Неужели по мне так сильно заметно, что я родом издалека? А потом я вспомнила наш семинар про ауру. Он же знал, что я покинула дом. Ясно же, что этот дом не может располагаться в Москве.
– Живу тут уже пять лет. Даже больше! – фыркнула я, отведя взгляд.
– Мой вопрос вас чем-то обидел? Я спросил просто так, – Страхов помедлил. – Хотите, чтобы я отвечал на ваши вопросы, но не хотите отвечать на мои? Почему? Ведь я даже не собираюсь помещать это в газету. Вы должны быть откровенны со мной, мне не нужны никакие игры, в которые вы привыкли играть, Василиса.
– Дело не в этом, – замотала головой я. – Я просто не понимаю, откуда вы все это…
– Откуда я узнал все это? – Страхов рассмеялся. – Господи боже мой, да разве это тайна? Тут даже не надо никакого ясновидения, это написано у вас на лице. Во всяком случае, я такие вещи вижу. Ну что, квит про кво? Как в «Молчании ягнят»? – Он неожиданно прикоснулся рукой к моим волосам, заставив меня подпрыгнуть на месте от неожиданности. Он убрал прядь волос мне за ухо и кивнул на солонку на столе. Оказывается, мои волосы уже практически вывалялись в соли.
– Простите, – снова я реагировала странно и невпопад, и все из-за этой его привычки касаться людей, сидеть с ними рядом, смотреть на них в упор своими магнетическими черными глазами. Почему он целитель? Ему надо было стать звездой, он бы затмил Киану Ривза и прочую старую гвардию Голливуда.
– Так как насчет «быть откровенной»? – переспросил он.
– Договорились, – я судорожно сглотнула слюну. – Итак, как мне в Москве? Честно говоря, дорого. Скажите, а это правда, что вы ничего не помните о своем прошлом? Я имею в виду, поняла, что вы не помните ничего об инциденте. Но, скажем, о своем детстве вы что-то помните?
– Хорошая подача, – одобрил Страхов. – Вы молодец. Но этого недостаточно.
– Почему это? – моментально ощетинилась я. – Для чего недостаточно?
– Для того, чтобы ваша мечта сбылась. Видите, Василиса? Иногда это бывает очень непросто – говорить людям то, что я знаю и вижу. Вы – самый обычный, посредственный журналист, и лучше бы вы выбрали другое направление в жизни. Но разве я порадую вас таким комментарием? Самое обидное – крайне редко случается, чтобы такие откровения люди употребили себе во благо. – Ярослав сделал паузу, разлил нам по чашкам ароматный оранжевый чай. – О детстве я мало помню, можно сказать, ничего. Я помню отдельные вещи о себе, но не имею никакой возможности их проверить. К примеру, помню свой год рождения, но не помню числа.
– И какой это год? – я решила спустить на тормозах его выпад про посредственного журналиста. Много он понимает в журналистике! Ему что, мой красный диплом показать?
– В прошлом году мне исполнилось 33 года, если только мое ощущение правильное. Знаете, это достаточно неприятное чувство – эдакое
