механик по вооружению, рассказывал о возможных неисправностях, показывал, как действовать при обрыве гильзы.
А дальше началась боевая работа. Утром, обычно еще затемно, в окошко стучат: «Ребята, готовность на 4 часа». Это значит в 4 часа быть уже на аэродроме. Утром почти никто не завтракал – аппетита не было, сказывалось нервное напряжение. Бывало, и в обед ничего не ели, если были тяжелые вылеты. Компот попьешь, и все.
После завтрака пешком топаем на аэродром. А что такое пешком по раскисшему весеннему чернозему протопать два километра? То-то! Пришли на аэродром. Летчики сразу идут получать задание, а стрелки стараются найти местечко, где бы прикорнуть. В подготовке к вылету мы не участвовали. После получения задания летчики говорили, куда летим, но это уже опытному стрелку можно объяснять. Если полк уже летал в этом направлении, то ориентироваться было легко – повсюду лежали наши разбитые самолеты. Вот так лежим, спим, тебя дергают: «Володя, смотри, твой пошел». Встал и бегом к самолету, парашют натянул и полетел. Как-то раз мы так лежали на соломе у сарайчика и кто-то, видимо, окурок бросил. Солома загорелась, а в сарайчике боеприпасы. В общем, хотя огонь мы потушили и боеприпасы спасли, но склад сгорел. Командир пришел: «Кто курил? Кто поджег?» А я молодой, только пришел в полк. Ребята на меня показывают и смеются, а я не курил. Командир дал мне десять суток и отозвал награждение медалью «За отвагу» за первые десять боевых вылетов. Практика награждения была такой: за десять вылетов – медаль «За отвагу». 15 вылетов – орден Красной Звезды. Следующий орден – Отечественной войны II степени.
А. Д. Модифицировали ли стрелки свои кабины для улучшения обзора и увеличения угла обстрела?
– В нашем полку с согласия летчиков снимались обтекатели кабин стрелков. Они мешали осматриваться и уменьшали угол обстрела. Конечно, это приводило к снижению скорости самолета километров на пять-семь, но было выгоднее дать мне лучший обзор и больший сектор обстрела. Как правило, все стрелки сидели на натянутом до отказа ремне, чтобы сидеть как можно выше. При этом длины привязного ремня не хватало, и мы летали не пристегиваясь. Ощущения, когда ты сидишь в кабине стрелка штурмовика, – как будто плывешь на байдарке. Ногами упираешься в перегородку, отделяющую кабину от фюзеляжа, а спиной – в бронеплиту. Самое страшное для стрелка – это ранение в ноги, тогда уже сложно удержаться. Броню, которую ставили стрелку, мы тоже снимали – нам она ни к чему, а машину утяжеляет. Так что вся защита стрелка – фанера. А что, очень удобно. Если пробоина небольшая, пока самолет готовится к следующему вылету, механик эмалитом малечку намазал, приложил, и все заделано. Потом закрасил, так вообще не видно. Вот только ощущение, конечно, такое, что каждый раз тебя на расстрел везут. У тебя что? Гимнастерка и пулемет, а они, если парой или, не дай бог, четверкой зайдут? У каждого три-пять пушечных и пулеметных точек. Их так просто не испугаешь, там тоже не мальчики сидят.
