Когда же хозяин обозвал словом, суть которого сводилась к тому, что пёс нетрадиционной сексуальной ориентации, Граф, обслуживавший только элитных немецких девочек (ну, иногда и случайных дворняжек), заскулил от обиды и залез в будку.
К утру обида прошла – и Граф встретил рассвет чистым сопрано с переливами баритона: яйца пошли на пользу горла, но, видать, не на пользу желудка, который начал урчать и портить прекрасный лай. Собаку пучило, а к вечеру прорвало…
Если вы и знаете, как пахнут тухлые яйца, то вы ничего не знаете о том, как пахнут яйца переваренные, хотя скорее, недоваренные желудком элитного пса. Это запах болтунов в квадрате, это синус тухлятины, умноженный на косинус собачьих фекалий. И этим коктейлем Граф начал стрелять нередко и неметко.
Хозяин, придя с работы, закрыл нос и начал подбирать новые эпитеты и метафоры, которые как-то не вязались с благородной кличкой немца. Утка, оплакивавшая сутки разорённое гнездо, кахкала, подсказывая хозяину другие виртуозные выражения. Граф залез в будку, но ненадолго, так как в животе опять забурлило. Зато огромная жёлтая точка в литературных изысканиях хозяина была поставлена, и тот убежал в дом. В ветаптеку идти уже поздно, а сырым яйцом собаку в этом случае лечить было бесполезно.
Рано утром дед Петушок (никто из соседей толком не знал: фамилия это или прозвище, да и имени-отчества тоже никто не знал) выпустил на улицу побегать двоих старых болонок. Те, будучи с примесью благородных кровей, свою нужду в своём дворе никогда не справляли, а только под забором, который охранял Граф. И сколько бы он ни лаял, болонки ходили почти ему под нос. Хозяева высказывали недовольства деду Петушку, и он сменил тактику: выпускал своих собачек, пока соседи спали.
Но это утро расставило все точки над i, и в переносном значении тоже. Болонки по привычке подбежали к забору, за которым голосисто лаял Граф, но коктейли их соседа так ударили по благородным носикам, что они пулей полетели к своему двору и скукожились под скамейкой. Это была точка невозврата. И как бы в дальнейшем Петушок рано утром не гнал их к соседскому забору, болонки заседали только дома под скамейкой.
После обеда хозяйка увидела скулящего Графа, который принял недвузначную позу и пытался освободиться от спрессованной скорлупы. Хозяйка начала ругать пёселя, припомнив ему гнёзда, но тот так жалобно смотрел, что она быстренько побежала за ветврачом.
Сельский ветврач, услышав историю о яйцах, долго смеялся, но на всякий случай пошёл посмотреть на состояние Графа. В то время пёсель, поскуливая, трудился над очередной пирамидой из кальция. «Ну, я же говорил, – коновал махнул рукой в сторону Графа, – процесс идёт, а бетономешалка заживёт, как на собаке. Вот, возьми баночку. Муж придёт с работы – пусть пса подержит, а ты ему страдное место смажь, – затем обратился к Графу: – Ну что, яйцеед, любишь медок – люби и холодок. Пойду я, уж больно крепкий запах. Кхе-кхе. Давай, смерд, держись! То есть это – тужься…»
Ещё неделю на вопросы
