Лена. – Но кто-то за умением одеваться не может увидеть характер человека. Одевается хорошо – хороший человек, одевается плохо – значит, плохой. Скажете, так не бывает?
– А что же Осьмина? – спросил Макар, не поддержав тему о «бывает – не бывает».
– Она поначалу не понимала, что случилось. С ней постепенно стали все меньше общаться. И те дамы, с которыми она раньше водила дружбу, тоже. Юлия Борисовна попыталась устроить Вике пару скандалов, но у нее ничего не вышло.
– Почему?
– Вика не поддавалась на провокации. И знаете, почему еще…
Юлии Борисовне хотелось кричать, хотелось устроить такую склоку, после которой Стрежина рыдала бы и вешалась в туалете на пятом этаже, где всегда приятно пахло освежителем с запахом дыни. Юлии Борисовне хотелось швырнуть в лицо пакостной девчонке грубые бранные слова, от которых та покрылась бы красными пятнами и заплакала от стыда. Ей хотелось собрать побольше гадких интимных подробностей и выстрелить ими побольнее в присутствии мужчин их фирмы. Последнее оружие всегда срабатывало безотказно – Осьмина им пару раз пользовалась.
Но сейчас она этого сделать не могла. Распалившись до такого состояния, что хотелось провести по стене ногтями с прекрасным французским маникюром, с хрустом раздирая бумажные обои, Юлия Борисовна выскакивала в курилку, где стояла за компанию с коллегами Стрежина. И останавливалась, словно наткнувшись на стену.
Вика останавливала Осьмину так легко, что никто и не понимал, что происходит, и меньше всего – сама Юлия Борисовна. Она только осознавала, что от холодноватого недоумения в глазах секретарши вся ее ярость вместо того, чтобы взорваться фейерверком, сжимается в черный шарик, издает тихий звон, как при столкновении со стеклом, и застывает. «Дзинь!» – слышала она и не могла начать кричать, хотя две минуты назад готова была на ор, скандал, склоку – да на что угодно, лишь бы вывести Стрежину из себя и добиться, чтобы девицу выкинули из фирмы. Но проклятое удивление в глазах той действовало на Юлию Борисовну как холодный душ. Она теряла всю свою уверенность, сдувалась, как шарик, и лишь черный комок оставался внутри – держа форму, не давая ей обмякнуть совсем.
Юлия Борисовна не любила копаться в самой себе, считая себя человеком практически безупречным. Неприятные воспоминания, связанные с собственными поражениями, она рассовывала по закоулочкам памяти так глубоко, что до них непросто было добраться. Однако в конце концов одно воспоминание все же всплыло, как ни старалась отмахнуться от него Осьмина.
Когда ей было четырнадцать лет, у девчонок в классе появилось новое увлечение. Сбившись на перемене в хихикающую кучку, они выбирали себе жертву из проходивших мимо школьников, как правило, симпатичных, и начинали в спину ей негромко говорить гадости, с таким прицелом, чтобы жертва непременно
