наберет код, откроет дверь и снова обернется к нему: «Идешь, собака?» Вместо ответа Шайтан снова заглянул ему в глаза. Понятно, он был готов идти за ним и дальше, но страх оказаться в запертом подъезде и лишиться свободы его остановил. Мужчина, что было здорово, все понял. «Боишься, – сказал он. – А жрать наверняка хочешь». Пес снова промолчал, потому что это была правда, сознаваться в которой именно сейчас ему не позволяла гордость. «Ну, будь здоров», – сказал мужчина и исчез за дверью, с треском притянутой магнитами.
Все было кончено. «Снова пойти к остановке? На помойку? Или к столовой?» – решал для себя Шайтан, но от подъезда номер три почему-то не отходил. Почему? Не знал он ответа на этот вопрос, не его собачьего ума было такое дело, но что-то внутри организма необъяснимо приказывало Шайтану задержаться у железной двери. В нее входили, из нее выходили люди, кто-то, наткнувшись на пса, отшатывался в испуге и даже хватался за сердце, кто-то с собачкой сюсюкал, но большинство не обращало на него внимания. Шайтан приткнулся к углу, прилег на холодный камень крыльца и грустно подумал о том, что из-за мужчины с кейсом он, скорее всего, останется сегодня голодным. Он клял себя за собственную глупость, за то, что подчинился интуицией неясно кому, непонятно как и зачем, и что сейчас уж точно бы следовало встать и куда-нибудь двинуться потому, что впереди ночь. Пора подумать о ночлеге, понимал Шайтан, но продолжал лежать у двери.
Через четверть часа она открылась, и на пороге возник его новый знакомый в накинутом на плечи пледе; в руках он держал сверток с изумительными мясными и сырными вкусностями, аромат которых мгновенно растревожил собачий нос. Шайтан вскочил и благодарно завилял хвостом, глаза его горели. «Ешь, животное, – сказал мужчина и придвинул к нему сверток. – Я почему-то знал, что ты не уйдешь».
Шайтан заглатывал куски и думал о том, как благородны иногда бывают люди. А также о том, что он, взрослый уже пес, ничего не понимает ни в них, ни в жизни. Почему мужчина не забыл его и вынес для него такую вкусную еду? Почему он, Шайтан, не покинул крыльцо и дождался благодетеля? На эти загадки его собачьи мозги ответа не давали.
«Все прекрасное всегда необъяснимо», – подумал Шайтан и добавил про себя, что было бы неплохо, если бы оно, прекрасное, заимело продолжение.
7
Откуда-то сбоку вплывает и занимает все изображение лицо полковника Шерстюкова, серое, недосыпное, квадратное, героическое, изрезанное складками отеческой заботы о солдатах и непроходимой глупостью. Он вздергивает набухшие веки и, рассчитывая на единодушный, благодарный, с криками «ура» ответ, прославляющий его стратегическую мудрость, размыкает губы. «Как воевали, сыночки?» – спрашивает полковник, по сути, равнодушно, но широко улыбаясь тридцатью двумя имплантами, сработанными для него по военной скидке в московской клинике, и исчезает засвеченный и пересиленный солнцем.
Тяжелое
