давно искали друг друга: отличное ружье с восемью нарезами в стволе, с кремнево-ударным батарейным, «французским» замком и отрок Николай, принадлежавший курской дворянке, кое-как научившийся читать у дъячка из церкви в деревне Аржановка…
– Все правильно ты излагаешь, – в задумчивости ответила княгиня Мещерская. – Возможно, и впрямь кончилась моя совместная служба с Михаилом Аркадьевичем. Но прошу тебя: оставь его в покое. Пусть идет он собственной дорогой, а уж куда она его выведет, то одному Господу Богу известно.
– Что ж, ваше слово для меня – закон, – грустно признался молодой слуга. – А знаете, почему?
– Откуда мне знать, голубчик…
– Женился я на Арине по воле матушки, – тут меткий стрелок оглянулся на горничную, по-прежнему стоявшую у двери, и она всхлипнула. – Но люблю-то я вас, ваше сиятельство!
В комнате воцарилось долгое тягостное молчание. Глафира в страхе перекрестилась несколько раз. Сын ее скромно опустил очи долу. Курская дворянка не спеша допила чай, поставила пустую чашку на поднос, аккуратно промокнула губы салфеткой. Теперь она поняла истинную причину поступка Николая и про себя подумала, что, во-первых, он – молодец, а во-вторых, нет больше повода исключать его из числа ближайших сотрудников, ибо он вполне управляем.
– Это замечательно, Николай! – Аржанова улыбнулась ему улыбкой светской дамы. – Ведь с некоторых пор я более не ваша барыня, а вы свободные люди… Потому ценю твое искреннее признание. Дорого мне доброе отношение тех людей, кои много лет делили со мной опасности, труды и невзгоды. Тем более есть у меня новое поручение от Ее Величества, и оно потребует от нас и должного прилежания, и настойчивости, и отваги…
Так вышла из щекотливого положения княгиня Мещерская, нынче владеющая шестью сотнями крепостных душ, но меткий стрелок на барыню не обиделся. В ее словах не почувствовал он ни поощрения дерзких слов, ни осуждения их, но самое главное – никакого дворянского чванства. Он шагнул к ней, встал на одно колено и поцеловал протянутую ему руку:
– Безмерно тем счастлив, Анастасия Петровна! Как родился я вашим покорным рабом, так им и пребуду до скончания дней!..
Вольную своим крепостным – Глафире, ее мужу Досифею, их единственному сыну Николаю – она действительно дала вскоре после осады турецкой крепости Очаков, завершившейся успешным штурмом 6 декабря 1788 года. Молодой слуга участвовал в нем вместе с хозяйкой и особенно отличился, сразив наповал выстрелом из штуцера янычарского агу. Двигало ею желание в полной мере воздать должное этим людям за верность, за честность, за особую привязанность к ней. Но как жить без них дальше, она совершенно себе не представляла.
Ее бывшие крепостные, кстати говоря, – тоже.
Они упали перед барыней на колени и просили не прогонять их прочь, оставить на прежнем положении, пусть и свободными,
