ее брюшным тифом, поразила современников. Помогавшая многим, в том числе Блоку и Ахматовой, она должна быть признана, наверное, первым поэтом феминизма. Поэтому хочется закончить вступление словами из письма Рейснер к Ахматовой от 24 ноября 1921 г., которые равно справедливо отнести и к Ахматовой, и к Пастернаку, и к ней самой:
«Ваше искусство – смысл и оправдание всего. Черное становится белым, вода может брызнуть из камня, если жива поэзия. Вы – Радость, содержание и светлая душа всех, кто жил неправильно, захлебывался грязью, умирал от горя. Только не замолчите – не умирайте заживо.
Горы в белых шапках, теплое зимнее небо, ручьи, которые бегут вдоль озимых полей, деревья, уже думающие о будущих листьях и плодах под войлочной оберткой, все они кланяются на языке, который и ваш и их, и тоже просят стихи».
Ларисе Рейснер пришлось стать свидетельницей великого предательства, разгрома модернизма и авангарда. Николай Гумилев был расстрелян. Блок и Хлебников умерли от голода. Этот разгром набрал обороты после ее смерти. Бабель вынужденно выступил в «Правде» с обличением троцкистов «Ложь, предательство, смердяковщина», но и это его не спасло от расстрела. Карл Радек убит «блатными» в тюрьме. Федор Раскольников стал невозвращенцем. Ахматова и Пастернак – все знают, что с ними делали.
Плоская критика упрекала Рейснер в усложненности, метафоричности, множественности точек зрения, но мы сейчас знаем, что в таком монтаже вся суть авангарда. Вспоминая Ларису Рейснер, читая ее очерки, яркие, близкие экспрессионизму, мы не можем не вспоминать и другие судьбы. Лариса Рейснер была всегда со своими друзьями, и оставалась с ними, «с моим народом», в их несчастьях. Публиковали ее в советское время мало, первое настоящее «Избранное» вышло в 1965 году. Надеюсь, настоящее издание вызовет обсуждение заслуг великой женщины и в нынешних дискуссиях.
Александр Марков,
профессор РГГУ
Афганистан
Глава первая
Наша Азия и Азия по ту сторону границы
I. Первый день
На протяжении нескольких сот верст одно и то же: мир. Бледный дол едва отогревается, и от поля к полю, справа и слева до края неба, ходят медленные пахари.
За их плугом дымится легкое облако теплой земляной пыли. Вернувшийся домой кавалерист сидит на худой крестьянской лошади, и за ним, подпрыгивая, ползет борона, касаясь земли своей жесткой лаской. Как безумно далеко ушла война! Весенние реки заливают старые окопы – невозможно себе представить падение снаряда среди робкой зелени озимей, на опушках болотистых рощ.
Бесконечный покой.
II. Станция
Все торгуют: азиаты, и крестьяне, и проезжающие красноармейцы. Ничто не сравнится с лицами, составляющими «толчок». Это не люди, а лес. Около крестьянки, предлагающей полотенце, столпились
