не доводить дело до греха, к бабке своей и сбежала под Орёл. Матери только сказала, что боле не могу прятаться и бояться. У бабули полегче было, но тож не малина. Старая она была, слабая, чтобы учить меня денег не хватало. А тут из дома мне похоронку прислали, уснул пьяный батя с махоркой своей в руке и спалил дом, со всей родней. Бабка от горя совсем слегла, да так до самой своей смерти и не встала. Я помогала ей, как могла, устроилась в коровник, школу оставила, а после её смерти все продала и уехала. И теперь я здесь, с вами, и я поняла, что такое дружба.
Её веко заметно дернулось, и слезы градом покатились по Матрониным щекам. Лида разрыдалась вместе с ней. Подруги наперебой начали успокаивать то Матрону, то Лиду.
В дверь постучали. Девчата, словно по команде, застыли в молчаливом недоумении. В дверь снова постучали.
– Кто это? – пробасила Матрона, утирая слезы.
– Это Фёдор, – ответили из-за двери.
– Ой! – прошептала Матрона. – Чё, делать-то?
– Чё, чё, иди открывай. Он же к тебе, поди, пришёл, – сказала одна из подруг.
Матрона окончательно вытерла слезы, поправила ситцевое платье, шагнула к двери и открыла её. На пороге стоял Фёдор в штанах-трубах, рубахе-косоворотке, в одной руке держал букет из ромашек, в другой – чёрный льняной пиджак. Безусловно, он был красив и статен. Его широкие плечи и волевое лицо выдавали в нем сильную личность.
– Проходи, Фёдор, познакомлю тебя с девчатами, – сказала Матрона.
– Да чего уж там, на вот, – он протянул ей цветы. – Я тебя подожду здесь, гулять пойдём?
– Пойдём, – ответила Матрона. – А с подругами, стало быть, знакомиться не будешь? – она взяла цветы из рук Фёдора. – Лид, поставь в банку, пожалуйста, – и тут же протянула их Лиде.
– Я подожду, – сухо ответил Фёдор и прикрыл дверь.
– Ух, какой, строгий, но красив зараза. Глаза – словно выстрелы, ранят. Смотри, Матрон, не обожгись, – посетовала одна из подруг.
– Да уж постараюсь.
– Да уж постарайся, а мы, чем можем, тем поможем, – сказала Лида, набирая в трехлитровую банку воды.
Матрона подвела карандашом стрелки под глазами, припудрила заплаканные щеки, накрасила красной помадой губки и выпорхнула за дверь.
– Ох, влюбилась наша Матреша, – съязвила Лида.
Девушки расхохотались.
Фёдор стоял у окна в конце коридора общежития. Она подошла, взяла его за руку, и они вышли на улицу. Пройдя несколько метров, Матрона обернулась и взглянула на окно своей комнаты, выходившее во двор. Все подруги, прильнув к окну, не стесняясь её взгляда, таращились на Федора. Она кивком головы дала понять им, чтобы они скрылись, но никто её не послушал. Так и проторчали они у окна с нескрываемой завистью, пока их подруга не исчезла за углом общежития.
В этот вечер Матрона говорила без умолку. Возможно, хмель в её голове ещё давал о себе знать. Под её монолог они
