без сахара. А пока я мучаюсь своим выбором, на фоне скупых пожеланий сидящего напротив, он и за меня решает. Десерт с шоколадом, апельсиновый фреш, и ещё одна порция воды.
– Вряд ли у них тут есть ещё что-либо съедобное. Я тут не в первый раз, – поясняет свой выбор для меня, как только официант покидает нас.
Молча киваю. Смысл спорить? Вот и молчу. А весь наш заказ оказывается перед нами в считанные минуты.
– Так что там с этим твоим скоро-выйду-за-него-замуж, которого ты ещё не видела? – возвращается к былому Кай.
– Ничего, – заново пожимаю плечами. – В самом деле не видела. Даже не имею ни малейшего понятия, как его зовут, если честно, – сознаюсь и в этом. – Но замуж выйду. Если, конечно, не сумею вовремя переубедить отца.
Тяжёлый взор, сканирующий меня всё это время, ощущается ещё более тёмным и тяжёлым, если такое вообще возможно.
– Ты не похожа на ту, кто покорно согласится с уготованной участью, что бы то ни служило причиной, – слегка прищуривается в подозрении мужчина. – Проблем с деньгами у вас нет, это я уже понял, иначе бы ты не бросалась столь широкими и затратными жестами, – припоминает конверт, который я оставляю на переднем пассажирском сиденье его машины, прежде чем мы оказываемся здесь. – Тогда почему? Выгодная сделка? Увеличение семейного капитала? Шантаж? Жадность? Безысходность? – выдвигает одну гипотезу за другой.
А я…
Я и сама не знаю!
Не спросила же у папы.
Психанула и сбежала.
А теперь…
Вот тут, с ним сижу.
С губ срывается нервный смешок.
– Я совсем недавно получила диплом. Закончила на год раньше. Очень старалась, чтобы оправдать папино доверие. Но до своих рабочих дел он меня всё равно не допускает, поэтому, что пальцем в небо: сказать наверняка не смогу, даже если попытаюсь, – криво усмехаюсь, пряча за этим жестом всю напрашивающуюся наружу горечь. – И, хотя ты прав, я не такого уж кроткого нрава, если в голову стукнет, скорее сбегу или найду управу, чем подчинюсь и прогнусь под кого попало, но… – на моих губах застывает та же горечь, стоит подумать о следующем: – Папа – он у меня один. Кроме меня у него никого в действительности нет. Вот такая мы семья – он и я. Всё. Мама давно умерла. Покончила с собой. И такое предательство с моей стороны он вряд ли вынесет. Он долго приходил в себя после маминых похорон. Я не могу настолько жестоко поступить с ним, бросив его в угоду себе.
И что-то я слишком разболталась, вот да…
Лучше буду есть то, что он для меня заказал!
Тем и занимаю себя последующие минуты, пока мужчина размышляет над моими откровениями. А затем и сам делится:
– Я вырос в детском доме. Тоже был маленьким, когда погибли мои родители, – становится мне новым откровением.
Не таким длинным, как мои, но даже двух скупых фраз вполне хватает, чтоб они задели мой разум. И остались где-то глубоко-глубоко внутри. Жалость?
