как суетятся две крещеные колошенские девки, таская в бадьях воду, Василий улыбнулся, предвкусил удовольствие смыть недельную грязь, омолодить душу и тело паром. И тут же согнал улыбку: начальнику зубы скалить непозволительно. Потеребил мощной, как медвежья лапа, пятерней бороду, задумался.
Нелегко властвовать над людьми. Ожесточается сердце. На что сам главный правитель с виду благообразен и смирен, а норовом крут. Медведников видел, как повелел Баранов высечь караульного Еремина, заснувшего на посту, а провинится еще – обещался повесить. И повесил бы, вот те крест! Суров Лександра Андреевич, суров, но справедлив. И умен зело. На три аршина в землю видит.
Ан тут оказался не прав – снова припомнился последний разговор с правителем, – напраслину на принятых в компанию американцев возвел. Те служат дай бог нашим. Человеки толковые, обходительные. И про колошей зазря страхи посеял. Больше года живем бок о бок без распрей… Хотя и случались минувшей зимой драки у алеутов с тлинкитами во время игрищ, устраиваемых в заселении по заведенной Барановым традиции. Но до смертоубийства дело не доходило. Индейцы на пляски приходили без оружия. Один только Котлеан – племянник главного тойона – все норовил пронести под белым лосиным плащом двусторонний кинжал. Но сам Скаутлельт взял Котлеана под защиту: мол, обыкновение у ихних вождей такое – носить всегда при себе оружие… А коли обычай, так это еще и не злой умысел и не повод для вражды и подозрений. Словом, в какое стадо залетел, так и каркай.
Ближе к лету, успокоенный миролюбием колошей, Василий и сторожей стал назначать только на ночь. И караулы проверять перестал. Надеялся: стены у казармы крепкие, медный единорог есть – в случае чего, отобьемся! А если и шевелились в душе какие-то неясные страхи, так это не перед напророченными правителем врагами, а перед тем, чего нельзя объяснить, от чего не спрятаться за крепостными воротами… Вон приходивший к заселению прошлой осенью старый приятель Иван Кусков рассказывал, что видел близ устья Ледяного пролива, как, подобно раскаленному ядру, промчалась по ночному небу падучая звезда – тревожная примета! Потом алеуты из поселения, ходившие на промысел бобров к Кенаю, донесли: охотники изловили белую лисицу. И это – худой знак, сулящий несчастья…
Ну да леший с ними, с приметами! Авось нас лихо минует, – Медведников истово осенил себя крестным знамением и направился к бане.
Первым тлинкитов подле крепости увидел поляк Евглевский. Он последнее время обретался по плотницкой части и не был отослан на бобровый промысел с партией Урбанова. Тем паче справных мастеровых во всем заселении – по пальцам перечтешь. За сим поставлен сегодня Януш петли навешивать для новых крепостных ворот. Праца не пыльная, но требующая сметки, умения. И того и другого у Евглевского с избытком. Жизнь долгая за плечами, чем только не доводилось заниматься. Был и жолнешем,
