как раненного бегуна, припадающего на повреждённую ногу. Билл взмок, по спине бежит пот, стекло кислородной маски запотевает, а он даже не может снять её. Так страшно оторвать от штурвала хотя бы одну руку даже на долю секунды. Кажется, стоит просто ослабить хватку пальцев, как взбесившаяся рогатая рулевая колонка вырвется из рук и, повинуясь собственной злой воле, опрокинет машину в отвесное, безнадёжное, безвыходное пике. По кратчайшему маршруту навстречу утыканной острыми кронами деревьев земле. Впрочем, земля и деревья не входят сейчас в мир второго пилота Билла Дейла. Его вселенная сжалась, оставив за своими границами внешний космос, небо, землю, покрытую незнакомым, чужим лесом, больше сотни пассажиров за его спиной, испуганных, кричащих, плачущих, молящихся на разных языках всем возможным богам. Такие же напуганные, побитые и раненные, но всё же пытающиеся помочь остальным несколько молодых женщин и мужчин в форме стюардов авиакомпании тоже оказались за пределами его орбиты. Даже умирающий, истекающий кровью командир экипажа Беннет МакКрейн выпал за край мира. Пространство-время Билла Дейла уменьшилось до области между запотевшим стеклом его кислородной маски и дисплеями приборной панели. В него уместились только непослушный, вырывающийся из немеющих от напряжения пальцев штурвал, рукояти управления тягой, отчаянно трясущиеся под подошвами ног педали. И голос. Спокойный, чёткий, деловитый. Уверенный в себе и в том, к кому он обращается. Голос самолёта. Голос лучшего друга:
– Высота три тысячи. Угол атаки…
Ничего лишнего. Только то, что действительно важно, то, что может помочь им обоим. Биллу показалось, будто он чувствует, как от его напряжённых до предела мышц через побелевшие пальцы тянуться нити новых нервов. Они проходят через десятки метров управляющих цепей, гидроприводов, механических тяг и входят в его новые мускулы, приводящие в движение элероны, закрылки, рулевые плоскости. Теперь он не просто тянет штурвал – «на себя и чуть вправо!». Вместе с самолётом он взваливает на плечи набегающий воздушный поток, пытается вклиниться в него, оттолкнуться, выровняться, перейти от пугающего безнадёжного падения к своему нормальному, естественному состоянию – полёту. Им очень мешает покалеченная левая часть тела. Она всё время тянет их вниз, норовит опрокинуть, завертеть, обрушить на острые древесные пики. Вместе они стараются не допустить этого, напрягаются изо всех сил: «На себя и чуть вправо. На себя! Давай же, давай! Вместе! На себя… и чуть вправо…».
– Послушай меня, я не возражаю против того, что твои ребята сбили нарушителя, – генерал армии Нефёдов говорил, стоя у окна, из которого открывался вид на лужайку возле летней президентской резиденции. – В конце концов, это их работа. Я просто хочу уяснить для себя полную картину происшествия, прежде чем пойду на доклад к президенту. Вот, например, мне не совсем понятно, были ли сделаны предупредительные выстрелы, была ли попытка принудить самолёт
