ударила ещё, ещё, пока не оторвала его часть. Червь заревел ещё громче, и я поняла, что это чудовище не червь, не змея, не огромный полоз, а сотни, тысячи уродов, тех, что хотели сожрать меня под землёй, вросших друг в друга в единую живую массу.
Кто-то оттащил меня назад, очень сильный и холодный. Это был тот зверо-человек, которому я дала конфету. Он помотал головой, в руках у него был прут, как длинное копьё. Он кивнул на малышей и показал на дом слева. Я хотела вновь броситься в битву, десятки освобождённых зверо-людей бросались на червя, на это чудовище, погибая, но и калеча его, убить эту тварь было нельзя, пока нельзя, мозг предупреждал меня, а сердце билось в ярости. Можно. Можно убить, но не сейчас, слишком мала наша сила, слишком мало бойцов, мало шансов – все погибнем! Это я прочитала в его глазах, как прочитала и то, что ни он, ни другие никуда не уйдут отсюда. Я оглянулась, папа и остальные вскрыли все клетки, а малыши, держась за руки, стояли и ждали меня, смелые, совершенно не боявшиеся этой твари, не испугавшиеся смерти сородичей – они видели её уже не раз, и знали, за что они погибают. Их глаза говорили больше, чем любые слова, мне кажется, что я в одно мгновение выучила их язык, они научили меня.
– Уходим! Уходим! – крикнул мне в ухо папа, Нурлан повёл за собой детей, а я никак не могла оторвать взгляда от битвы, как крошечные зверо-люди слабыми колкими волнами набрасывались на чудовище, вырывая из него куски, сросшихся людоедов-уродов, добивая их, бросаясь вновь и погибая, без крика, без стона и страха. В голове стоял невыносимый рёв: «Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы!», заставлявший меня дрожать от гнева и ярости.
Я бросилась на чудовище как раз тогда, когда второй язык промахнулся и зверо-человек увернулся, отпрыгнув в сторону. Кувалда раздробила крюк, вырвала его с мясом, и из кожистого языка полилась чёрная кровь. Третий язык отбросил меня к разломанным клеткам, и я страшно ударилась спиной, отключившись в тот же момент.
Глава 13. Чужой /в меня/во мне? Нет!
Тепло и сухо. Кожей чувствую на себе чистую одежду, чистую простынь и пахнущую луговыми цветами подушку. Она очень большая, бабушкина, как я называла такие раньше, набитая перьями, с вышитой наволочкой. Из соседней комнаты раздаётся детский смех, детей много, пять или шесть, не могу точно подсчитать, смеются одновременно. Вставать не хочется, и глаза открывать тоже не хочется, поваляться ещё часик другой, но любопытство берёт вверх.
Открываю глаза. Я в комнате, лежу на кровати, укрытая тонким одеялом, на мне ночная рубашка и больше ничего. Приподнимаюсь, и в спине зажигаются десятки огненных игл, вонзаясь в позвоночник. Охаю и валюсь обратно, пережидая, пока жгучая боль станет долгожданной прохладой. Осторожно осматриваюсь, не делая резких движений. Комната небольшая, уютная, кровать, на которой я лежу, небольшой стол, на котором стопкой лежит моя одежда, кто-то успел её постирать и погладить, два стула и шторы на стене. Окна нет, оно нарисовано, а под потолком висит люстра из
