банда, а он вожак. Помню, как мне было приятно, а вот лица его не помню, только силуэт и улыбку, точнее свет от этой улыбки, искренней, немного смущённой. Бабушка не смеялась надо мной, мы сидели на веранде и пили чай, а я всё смотрела на букет и вздыхала. Бабушка объяснила мне, что я почувствовала, напугав, что дальше будет ещё хуже. Как она была права, верно, угадав моё желание защитить своё тело от других, ведь им нужно от меня только моё тело… я похожа на неё, очень. Это видно по тому, что я пишу, она была такая же холодная и циничная, но не со мной, с другими, часто повторяя, чтобы я никогда не становилась такой же, как она, а мне всегда хотелось быть похожей на неё – уверенной, сильной! Ей было тяжело, я знаю, я видела, как она плачет по ночам, думая, что я сплю и ничего не вижу. А я лежала, вжималась в кровать, зажмуривалась так, что искры из глаз сыпались, красные круги вращались перед глазами, лишь бы она не увидела, что я не сплю.
Мне никто почти не пишет из школы. Сначала спрашивали, просили фотки прислать, а потом всё стихло. Даже Машка почти не пишет, не о чем со мной разговаривать. Когда мы в школе или в секции, то наша дружба крепка, как я стала писать, начиталась старых советских книг J А на деле нам и поговорить не о чем, так, иногда присылает «кубы» поржать или какую-нибудь пошлятину, ей парень присылает. Мне неинтересно, я перестала отвечать, нет сил ни это смотреть, ни на это реагировать. Вот допишу сейчас это предложение и отрублюсь… нет, не сплю, хочется написать многое, много, а с чего начать не знаю, всё кажется мне и важным, и несущественным одновременно. Надо спать, через шесть часов опять укол, в палате темно, а от экрана уже сильно болят глаза.
Я перестала принадлежать себе. Понимание этого пришло не сразу, я и сейчас сопротивляюсь этому, глупо и бессмысленно. В тот самый момент, когда я попала в руки врача скорой, какая-то часть меня отошла в сторону и с интересом, но без сочувствия стала смотреть на всё, что со мной делают. Это не новая мысль, впервые я подумала об этом во втором классе, на уроке родной речи, как называла этот предмет учительница. Мне было неинтересно, а ещё так ярко светило солнце за окном, там, где была свобода, тёплый майский день, когда ещё трава только-только стала прорастать молодыми побегами, бросая вызов уцелевшим зелёным стеблям прошлого года, когда так радостно поют птицы, а на согревшихся после долгой зимы и мерзкого марта и апреля деревьях расправляются голые ветви, проклёвываются первые почки, позднее, чем обычно.
Весна опоздала, она всегда опаздывала, как мне казалось, нет, я так считала, желала, надеялась, что вот она придёт и растает это грязный серый снег марта, солнце не будет прятаться за тяжёлыми равнодушными тучами, и можно будет бегать по улице без шапки, в расстегнутой куртке, глубоко дыша, пьянея от сладковатого вкуса весны, не такого густого, как летом, а прохладного, как мятный чай со льдом. Как же хочется его, прямо сейчас, вдохнуть, открыть окно и просто подышать, пускай и с выхлопами безразмерной пробки, поселившейся за окнами, теперь она
