к которому подошли они, свесил босые ноги. Внизу, далеко-далеко, лились серые воды, унося грязь в бесконечность. Иоган устроился рядом, посмотрел на друга, но не увидел в его лице ничего, кроме безграничного спокойствия.
– Зачем жить, если нет возможности совершать ошибки? Если нет возможности чувствовать? Зачем пытаться избежать неминуемого? Мы заблуждаемся, убегая от ошибок, лишь натыкаясь на бо́льшие. Жизнь требует промаха, она жаждет его, чтобы затем, насладившись отчаянием, дать шанс на искупление. И я хочу, чтобы они ошибались. Чтобы смятение поглотило их, чтобы думали они о следующем дне как о возможности исправиться, шансе стать лучше. Лишь ошибки приблизят нас к идеалу, ведь то, что совершенно изначально – всегда ложно, а тернистый путь – истина.
Иоган не понял ни слова из сказанного, но речи вдохновляли. Он посмотрел на Наплектикуса и почувствовал умиротворение. Волосы Создателя развевались пыльным ветром, белоснежная ряса Академии трепыхалась. Наплектикус вытащил из кармана медальон в форме Мира, положил на почву, прошептал слова, только Ему известные. Из глины появился первый росток. Тот, маленький и беспомощный, позвал еще один, вытащил его из сухости, подав изящную зеленую ладошку.
Иоган, не веря глазам своим, не мог оторваться от созерцания этого зрелища, ведь никогда не видел он рождения жизни.
А Наплектикус закрыл глаза и подставил руки ветру, несшему частицы жизни дальше, в Мир, которому суждено было стать венцом всего.
Жаннет де Голентиус : «Пути частиц или становление Наплетикуса».
Глава первая
«Когда ты, Почитатель, ступишь на поверхность Мира своего, когда вдохнешь ты первые соки его жизни, его смерти и возрождения – лишь тогда придет к тебе осмысление хрупкости существования. Если же не увидишь ты падения, увядания всего внутреннего – быть тебе вечно циником и бестолочью, ведь в прахе и найдешь ты смысл своей работы. Вечной и такой неблагодарной»
Жаннет де Голентиус : «Пути частиц или становление Наплетикуса».
По улице раздавались глухие шаги. Стук каблуков о мощеную дорожку между двухэтажными разноцветными и недавно отремонтированными домами, еще пахших краской, приближался к небольшому темному скверу, где в дневное время сидели влюбленные парочки или играли дети, а по ночам на тех же лавочках спали брошенные всеми люди, прижимая к груди мешки с пустыми бутылками. Длинные ноги перешагивали через дыры, появившиеся после ремонта, и тащили тощее тело в сторону городской крепости.
Если бы той ночью кто-то преградил дорогу и спросил, какой день недели наступил бы на утро, его бы либо обвинили во всех земных грехах, либо, сконфузившись, пробубнили, что понятия не имеют. Время – последнее, что интересовало гулявшего в одиночестве.
В ту ночь на улице пугающе пусто: казалось, ни один листик не упал с понурых деревьев, ни одна утренняя газета не улетела с ближайшего поста охраны и не затерялась среди
