свои законы, свои правила. Войти в неё легко. А вот выйти можно только через портал в башне Мастера Игры. Вроде всего то дел – добраться до Города, войти в Башню и найти этот треклятый портал. А там шагнул в него – и дома. Вот только мало у кого это получается.
– Я же уже выходил из игры и не раз. Сперва собаки порвали, потом сам по пергаменту щёлкнул, раз – и дома!
– Эх, зелень! Щёлкнул он по пергаменту! Это же обучающий уровень был, для новичков. А как только на Северный тракт вышел – всё, ты в Игре, теперь всё по-взрослому. Щёлкай, не щёлкай, не поможет. Раньше можно было с любого уровня уйти, а теперь – только через портал. Да и в башню Мастера ещё попасть надо. Так что привыкай, ты здесь надолго. Ничего, не вешай носа, и здесь жить можно. Мы же живём. Ян сказал, что рекрутов ты обучал на совесть, он давно такого не видел. Оставайся у нас, парень. Воздух свежий, пиво холодное, селянки сговорчивые. Шатёр тебе выделим. Будешь и дальше новых рекрутов учить, жалование тебе у короля выхлопочем. А там, глядишь, и рыцарским званием пожалуют. Оставайся, не пожалеешь.
Меня пробрал холодный пот. Стало страшно. Страшно до жути, до визга, до обморока. Где-то в глубине души ещё теплилась надежда, что десятник решил подшутить над неопытным новичком, но я смотрел на него и видел – нет, не шутит. И усищи десятника уныло повисли, и сам он глядел на меня с какой-то тоской, словно учитель на не оправдавшего надежды ученика.
Я ещё раз тряхнул злосчастный свиток. Щёлкнул по нему раз, другой. Снова высветил в воздухе его светящуюся копию. Бесполезно, всё бесполезно! Вот тут меня проняло до дрожи в печёнках. Я сел прямо на землю и чуть не завыл как собака на уже виднеющейся в закатном небе нарождающийся месяц. Честное слово, если бы не Феофил, точно бы завыл. И плевать, что подумают обо мне остальные обитатели лагеря.
– Ты это, парень, – сказал десятник, глядя в сторону- ты не переживай так. Не всё здесь так плохо, как оно на самом деле. Ты, главное, прямо сейчас не вздумай уходить. Не стоит по здешним дорогам ночью в одиночку шляться. Ночуй у нас. Сейчас тебе Ян еды какой-никакой сообразит. Поешь и ложись, вон в том шатре, к примеру. Поешь, выспишься, успокоишься, а утром мы ещё поговорим.
Вскоре долговязый Ян действительно притащил мне ужин, состоявший из куска холодного мяса, пары ломтей хлеба и кружки пива. У меня кусок в горло не лез, и Ян оставил еду у входа в указанный десятником шатёр. Затем он ушёл, понимая, что мне сейчас не до разговоров. Солнце закатилось, в лагере загорелись костры, на частоколе около ворот зажгли факелы. Я продолжал сидеть у входа в шатёр, не понимая, как разобраться с обрушившейся на меня проблемой. Сидел, по кусочку отщипывая свой немудрящий ужин. Впрочем, это я обнаружил, когда от него остались одни крошки. Скорее всего, я бы просидел так всю ночь, но усталость совместно с потрясением всё же взяли своё. Я почувствовал, как проваливаюсь в чёрную бездну сна, и рухнул прямо на землю, успев лишь подумать:
–Самвелыч меня теперь точно убьёт!
Глубокая мысль, что и говорить!
