с охапкой удивительных тяжелых волос. Шла не торопясь, как если бы сходила с долгой-долгой лестницы, а там всего-то было три ступеньки вниз. Она сошла с них, поравнялась со мной и молча, спокойно глядела на меня. Взгляд ее ничего не выспрашивал, да, пожалуй, и не говорил… но вся она, особенно когда спускалась, да и сейчас, стоя прямо и спокойно передо мной, вроде говорила: “Я пришла!”
– Меня зовут Иннокентий, а вас?..
Должно быть, когда так долго идешь, а он, вместо того чтобы думать о будущем, занят всякой мишурой, вроде поисков самого себя, стоит ли и говорить-то с ним.
И она продолжала молчать.
– Вас звать Суламифь, это так? Я не ошибся?
– Да, это именно так, успокойтесь, вы не ошиблись. Что вы все играете, устроили театр из жизни – смотрите, это мстит.
Ну вот поди ж – узнай, что именно этот хрупкий человек, только что сошедший ко мне, но успевший, однако, уже продемонстрировать некоторые черты своего характера, подарит мне детей, станет частью моей жизни – меня самого…»
Семья – это совершенство. Ни больше, ни меньше. Любящая семья – это постоянное творчество.
Что нужно, чтобы стать хорошей женой? Надо уметь готовить хорошие котлеты. Вкусные. Остальное – это уже потом. В семье главное – кухня. Умение из чего-то на очень небольшие деньги сделать чудесный обед. Вот это искусство. В нашем доме при Иннокентии Михайловиче основным питанием были овощи. Капуста тушеная, простое картофельное пюре. Чудесное, пышное, взбитое такое, знаете? Иннокентий Михайлович очень любил такие простые блюда. Когда это приготовлено с любовью, то это та самая пища, которая необходима. Которая приносит какое-то удовольствие, а не только насыщает. Ведь плохо, равнодушно приготовленный обед, он же не может давать положительные эмоции.
Конечно, большая часть интересов Иннокентия Михайловича была вне дома, ведь стремился-то он к своей работе. Но чтобы ее выполнять, нужно было много сил иметь. Поэтому дома все должно было быть очень как бы легко и непринужденно, чтобы не отвлекать его, не раздражать ничем. Это он и любил.
Конечно, часто он бывал уставший и вымотанный, но это не значит, что его настроение как-то влияло на отношения. Все домашние понимали и старались безукоризненно следить, прежде всего, за собой. И, конечно, не обращать внимания на какие-то проявления усталости Иннокентия Михайловича, потому что после такой эмоциональной отдачи в ролях, в спектаклях, разве можно было ожидать какого-то хорошего такого, благостного состояния? Конечно, уставший человек всегда может что-то неправильное сказать, наверное, какой-то пар выпустить, как иногда говорят. И он это делал. Но ведь это свидетельствовало о большой нашей нужности для него. Все это мы преодолевали, опять же, любовью, нас это нисколько не смущало. Мы понимали, что значит где-то наша накладка, где-то что-то мы не так сделали, недостаточно были внимательны к нему. Такие люди, как Иннокентий Михайлович, должны пользоваться безукоризненным вниманием, все должно быть подчинено их творчеству. В этом и состояла моя задача
