безграничным. Я добрался до второго этажа, осталось только перецепиться и схватить верхнюю перекладину рамы. Но… координация моя не была безупречной. Я сорвался и полетел со второго этажа. Упал на ноги. Почувствовал боль в ступне, и попытка встать была неудачной: нога сразу разболелась. И я понял, что забраться мне не удастся.
– Костя, – сказал я, – не могу подняться, кажется, сильно повредил ноги. Давай без меня там отдыхай, а я попробую добраться до дома.
– Да как же так, – вполголоса говорил со второго этажа Костя. – Может, ещё раз попробуешь?
– Нет, всё, давай, пока…
Я посидел в весенней подрастающей траве у края общежития и начал пробовать вставать. Сразу не мог подняться. А предстояло ведь идти тем путём через железную дорогу.
Делать нечего, где-то прыгая на одной ноге, где-то слегка на носок наступая, я добирался до трудного перехода. А тут ещё координация от моего пьяного состояния нарушена. Но если не везёт, то не везёт до конца. На рельсах, загораживая весь проход на другую сторону, стоял железнодорожный состав. И он стоял и стоял, и пьяное терпение моё не было беспредельным…
Я начал пробираться под вагоном. С неходящей ногой, в состоянии достаточной неустойчивости. Это было проблематично, тяжеловато… И выбирался из-под вагона я тогда, когда поезд уже тронулся…
А сколько раз здесь, именно в этом месте, я спрыгивал с поезда, возвращаясь из какой-нибудь поездки, чтобы не ехать до вокзала, а побыстрей попасть домой – отсюда ведь ближе. Я обычно знал, как спрыгивать с идущего поезда. Но иногда забывал, как это делается: то ли по ходу движения надо прыгать, то ли наоборот – назад. При неправильном прыжке, бывало, переворачивался через голову, и максимум, какие были у меня неприятности, – это царапины где-нибудь на руке…
Поэтому мне не верилось в возможность случайного попадания под поезд.
И вот в дневнике я дошёл до страниц, где его хозяйка, как и положено в таких тетрадях, стала описывать свою жизнь, некое впечатление от встречи.
«Я сегодня осталась одна, соседки по комнате уехали по домам. Я пригласила в гости к себе своих подруг из другого института. Они тоже поступили в этом году. Они пришли с парнями и остались ночевать у меня. Они спали вместе с парнями. А у меня до сих пор никого нет. Подруги обещали в следующий раз с кем-нибудь познакомить…»
После нескольких страниц с описанием разных рецептов и другой белиберды я нашёл в дневнике новую запись о жизни.
«Сегодня снова, – писала девушка, – пришли мои подруги и привели его. Мы выпили за знакомство. И он, со мной немного поговорив, полез ко мне целоваться.
У него плохо пахло изо рта, меня чуть не стошнило, но я стерпела. Но хуже стало, когда они остались ночевать и он лёг со мной. Полез ко мне в трусы. Я чуть не сгорела от стыда…»
Это была предпоследняя запись. После неё не присутствовало, как всегда, обычных каких-нибудь рецептов, а просто на другой странице сверху совсем уж неровным почерком было последнее писание.
«Он сегодня пришёл
