безумными от испуга очами в ночную тьму, которая, за спиной всадника, была как будто и гуще, и туманнее, чем всюду. Слыша, что товарищ умолк, не скончав речи, – богатырь-моряк подумал: «верно, оробел!» и продолжал, за него:
– Наш вождь и все мы в Золотом городе – дружина и народ – одно тело. Не знаем, одолеешь ли ты вас, но, если и одолеешь, дорого станет тебе победа. Грудью пойдет дружина Венда на твои чары, и вот эта, привычная к битвам с людьми и морем, грудь будет первою, которую ты встретишь в бою…
Но тут и моряк оборвался на слове: очи его расширились, волосы на голове зашевелились, колена задрожали, и зубы застучали, как у лихорадочного. Заметив это, третий богатырь встал с земли и, закрыв глаза рукой, чтобы подобно товарищам, как предположил он, не увидать чего-нибудь страшного, спросил:
– Что же прикажешь ты передать Венду?
И опять раздался голос, подобный вздоху песчаного холма:
– Буду!
На обратном пути к Золотому городу третий богатырь спросил:
– Братья! что было с вами? Отчего вы так странно замолкли?
Убийца льва сказал:
– У меня открылись очи на невидимое. Знай, брат: всадник не один на холме. За ним видел я великое полчище образов, бледных, страшных, искаженных судорогами смертельной муки. И в полчище этом был… мой покойный отец. Он рыдал, ломал руки и делал мне знаки, чтобы я замолчал… О, брат! Слово само застыло у меня на устах!
Моряк сказал:
– Я видел то же самое… и своего старшего брата Арна. Лицо его было бело, как известь, а на лбу краснела рана, что привела его к погребальному костру. Далеко, на счастливых островах великого моря, за столбами Мелькарта, убили брата черные люди; а вот в эту ночь он предстал предо мною здесь на горе и, рыдая, молил меня взглядом и движениями, чтобы я не раздражал черного всадника.
– Братья! ‑ воскликнул третий богатырь, – у кого же были мы, кого видели, если он творит такие чудеса?
– Это волшебник! ‑ сказал убийца льва.
– Это злой дух! ‑ сказал моряк.
«Это сама смерть!» ‑ подумал третий богатырь.
Венд ждал возвращения богатырей в своей опочивальне. Бессонный лежал он на ложе, блуждая в темноте открытыми глазами, и думал об умершем сыне и о своем народе, но не плакал и крепко сдерживал накипевшие в сердце слезы, потому что боялся ослабить рыданиями силу своих мышц пред утренним поединком. Молча выслушал он послов и отвернулся от них лицом к стене. Пред рассветом оруженосец вошел в опочивальню, чтобы разбудить Венда, но нашел его уже вооруженным: со шлемом на голове и с мечом у бедра.
– Вождь! заметил он: разве нет у тебя лучшего меча? Ты препоясал свой старинный меч, выкованный из плохой стали неискусными руками грубых горных кузнецов.
– Да! ‑ возразил он. – Но не бойся: его не съела ржа, и он по руке мне, как в дни юности. Им когда-то поразил я азов; им сослужу я последнюю службу своему народу. Дух живет
