style="font-size:15px;"> Одному послу от Ивана Васильевича было наказано: если Елена скажет, что муж ее посылал в орду и в Швецию по своим делам, а не для того, чтоб возбуждать их против Москвы, то отвечать ей, что он именно посылал в орду наводить ахматовых сыновей на Москву и на Крым, что Москве известно, с чем посылал он и в Швецию, что если Елена хочет, то отец пришлет ей даже грамоты ордынские, да и о том скажет, с чем муж ее посылал к шведскому правителю Стену Стуру.
В таком положении дела стояли больше двух лет. Елене становилось все тяжелее в литовской земле, где уже многие стали на нее смотреть недружелюбно, так как отец ее не переставал теснить Литву.
В ноябре 1497 года московский князь прислал в Литву Микулу Ангелова. Через него отец говорил Елене:
– Я тебе приказывал, чтоб просила мужа о церкви, о панах и паньях греческого закона, и ты просила ли его об этом? Приказывал я к тебе о попе, да о боярыне старой, и ты мне отвечала ни то, ни се. Тамошних панов и паней греческого закона тебе не дают, а наших у тебя нет: хорошо ли это?
Ангелову велено было даже разузнать: когда идет у Елены служба, и то она на службе стоит ли?
– О церкви я била челом великому князю (отвечала Елена Ангелову), но он и мне отвечает то же, что московским послам. А поп Фома не по мне («не мойской»), а другой поп есть со мною из Вильни очень хороший. А боярыню как ко мне из Москвы прислать, как ее держать, как ей со здешними сидеть? Ведь мне не дал великий князь еще ничего, кого жаловать: двух, трех пожаловал, а иных я сама жалую. Если бы батюшка хотел, то тогда же боярыню со мною послал, а попов мне кого знать? Сам знаешь, что я на Москве не видала никого. А что батюшка приказывает, будто я наказ его забываю, так бы он себе и в сердце не держал, что мне наказ его забыть: когда меня в животе не будет, тогда отцовский наказ забуду. А князь великий меня жалует, о чем бью челом, и он жалует, о ком помяну. А вот которая у меня посажена пани, что была озорница, и нынеча она уже тишает. («А восе которая у меня посажена, и она была восорка и нынеча уже тишает»).
С каждым днем, по-видимому, положение бедной женщины, Оторванной от родины и соединившей свою судьбу с католическим государством, становилось все тяжелее; но Елена молчала – ничего не говорила суровому отцу.
Это обнаружилось помимо ее воли. В 1498 году, вяземский наместник князь Оболенский получил из Вильны от подъячего Шестакова письмо такого содержания: «Здесь у нас произошла смута большая между латинами и нашим христианством: в нашего владыку смоленского дьявол вселился, да в Сапегу еще – встали на православную веру. Князь великий неволил государыню нашу, великую княгиню Елену, в латинскую проклятую веру; но государыню нашу Бог научил, да помнила науку государя отца своего, и она отказала мужу так: «вспомни, что ты обещал государю отцу моему; я без воли государя отца моего не могу этого сделать; обошлюсь, как меня научит». Да все наше православное христианство хотят окрестить: от этого наша Русь с Литвою в большой вражде. Этот списочек послал бы ты государю, а то государю
