Голицыну в таких выражениях: «Писал государыне царице – инокине Александре Феодоровне из Смоленска князь Трубецкой на князя Голицына, что тот никаких дел с ними не делает, думая, что ему меньше его, Трубецкого, быть не вместно. По царицыну указу, бояре князь Федор Иванович Мстиславской с товарищами сказывали о том патриарху Иову, и по царицыну указу писал патриарх Иов к Голицыну, чтоб он всякие дела делал с Трубецким, а не станет делать, то патриарх Иов со всем собором и со всеми боярами приговорили послать его Трубецкому головой».
Но в таком положении дела не могли долго оставаться: нельзя же было Ирине править всею Русской землею из Новодевичьего монастыря, из своей кельи, имея на голове монашеский клобук вместо шапки Мономаха, черную мантию вместо царских барм и посох вместо скипетра.
Через несколько дней после удаления ее в монастырь, дьяк Щелкалов, уже известный нам жалобами на него английского посла Боуса будто Щелкалов кормить его, вместо курятины и баранины, ветчиной, – явился к народу, который собрался в Кремле, и потребовал, чтоб народ присягнул боярской думе.
– Не знаем ни князей, ни бояр, знаем только царицу! – закричал народ.
Щелкалов отвечал, что царица в монастыре.
– Да здравствует Борис Федорович! – был ответ народа. Борис жил в это время с Ириной в Новодевичьем монастыре. Патриарх со всем духовенством, боярами и гражданами явились в монастырь и просили Ирину благословить брата на престол, просили в самого Бориса. Борис отказывался, говоря, что и помыслить об этом великом деле не смеет, что промышлять о государстве – дело патриарха и бояр.
– А если моя работа где пригодится, – заключил он свой речь: – то я за святые Божьи церкви, за одну пядь московского государства, за, все, православное христианство и за грудных младенцев рад кровь свой пролить и голову положить.
Но, между тем, иностранцы-современники сообщают, что Ирина и Борис в это время не бездействовали в монастыре; они тайно призывали к себе сотников и пятидесятников стрелецких, подкупали, лаской и обещаниями убеждали их склонить на свой сторону ратных людей и горожан.
Ирина и Борис ожидали земского собора, который должен был избрать царя.
Собор открыт был 17 февраля. В речи патриарха на первом плане стоят Ирина и ее брат. Говорилось, что царь Иван Васильевич взял Ирину в свои царские палаты еще семи лет и воспитывал ее в царских палатах до самого брака ее с царевичем Федором Ивановичем, что и брать ее Борис «также при светлых царских очах был безотступно еще с несовершеннолетнего возраста», что и Иван Васильевич, умирая, «полагал» и сына своего Федора и богоданную ему дочь Ирину – все на того же Бориса, говоря, «какова мне дочь, царица Ирина, таков мне и ты, Борис»; что при царе Федоре Ивановиче все великое и доброе шло от брата царицы Ирины и что от него же «славно было государево и государынино имя от моря и до моря, от рек в до конец вселенной».
20 февраля всем земским собором снова
