лихорадок начатых когда-то ночью.И когда домой он возвращался бледный,
пробродив свой день, полоумный,
уж по городу трепетно театрами пахло,
торопились кареты с фонарями;
и во всех домах многоэтажных,
на горящих квадратах окон,
шли вечерние представленья:
корчились дьявольские листья,
кивали фантастические пальмы,
таинственные карикатуры –
волновались китайские тени.
В каменной табакерке города ежедневно играет музыка.
Утро, восемь бьет. Зябнут свечи в темных квартирах. Просыпаются гимназисты. Повторяют зябко уроки. Двенадцать бьет. Белые торжественные печи. Белые потолки, лепные и удаленные. Высокие, торжественные лестницы. Холодные мысли городского мозга.
В четыре часа пробегает с лестницей черненький фонарщик; заводит вечерний огненный вальс, высыпает блестки. Западают на стены еще темных комнат тревожные миганья уличных фонарей. Бьет шесть, поблескивает посуда: предвкушает вечерние ламповые пиршества. Изрешетились улицы, освещенными окнами, хоровод магазинов в городе. Бьет семь. Блестит позолота гостиных. Рамы картин таинственны; тихонько рояль заговорил. Полночь бьет. Глухие улицы скрипят засовами. Погружены детские в непробудность. В табакерке убирают музыку.
– Какое страшное напряженье нервов! Вы слышали, что он два дня забывал есть и пить?!
– Да, но его свезли недавно в дом сумасшедших. Переутомленье, переутомленье!..
– Достроили консерваторию?
– В нее записались ученики раньше, чем она была достроена! Они жаждали…
……….
Темный день сгорбился, и голова его совсем ушла в плечи. День не верит в город, в возможность городских огней вечером. О величии говорят только оставшиеся на своих местах театральные подъезды, потухшие электрические шары, вчерашние афиши, хороводы колонн, возвышенные здания.
За толстыми стенами спрятаны искусства, порывы, вера и мечты детские. Спрятаны вечерние игры.
За толщей стен кто-то играет экзерсисы; может быть, маленький бог в матроске или с косичкой. Для него заготовлены где-то белые веселые шары, торжественная встреча, ошалевшие от рукоплесканий белые стены залы.
Кто-то верит человеку в длинных космах. Чьи-то глаза гонятся за прохожими – ловят знаки!
Прошел «особенный», пронес папку.
Кто-то надеется, что это художник, что вечером он зажигает лампу над белым листом бумаги, – и вырастают формы, линии, нежность; что недаром горит его лампа.
В какой-то комнате кто-то угловатый резко вскочил, подняв плечи; в темноте опрокинул стул в порыве мысли. Трясет косматой гривой.
……….
Ведь чудесно, если бы некоторые раскрывшиеся сегодня утром глаза были глазами избранников! Им тогда было бы для чего проснуться, хотя бы и в такой темный день. Можно его и скоротать как-нибудь, так легче переносить и темноту, и лужи на панели.
Девушка несет мимо музыкальный портфель. Думаю: «Вот девушка с густой
